Сколько людей проходит через нашу жизнь, сколько разных судеб, наверное не счесть. Я имею в виду не только тех людей, кто является нашими современниками, но и тех, кто жил до нас. С тех пор, как я стал прихожанином, храма св. вмч. Георгия Победоносца в городе Самарканде, мне приходилось не раз слышать об удивительных людях, служивших в этом храме. Вроде и немного времени прошло с той поры, о которой пойдет речь, но найти очевидцев и услышать историю из первых уст оказалось не так — то просто.

  а главном европейском Самаркандском городском кладбище, недалеко от центрального входа, в одной ограде находятся три надгробия, под которыми лежат четверо подвижников, о которых и пойдет речь. Большая часть их жизни была отдана храму св. вмч. Георгия Победоносца:

Протоиерей Петр Княжинский  —  1867 — 1958 г.,

Архимандрит Серафим ( Суторихин )  —  1901 — 1979 г.,

Монахиня  Иуния  ( Ульина )  —  1875 — 1967 г.,

Монахиня Евдокия (Тимашева ), в девичестве Екатерина Хвостова — 1891 — 1978 г.

стория. храма св. вмч. Георгия Победоносца, трижды менявшего место своего расположения, начиналась в 1868 году.

Тогда, на территории цитадели, где расположился военный русский гарнизон, был воздвигнут самый первый православный храм в городе Самарканде. Первым настоятелем этого храма был военный священник, носивший фамилию – Высоцкий Н.Г.. Правда, эта церковь просуществовал недолго. Позже, на смену ей, в 1882 году в центре города, возле здания Офицерского Собрания был построен новый, красивый и более вместительный храм. Строился он по проекту инженера-архитектора В.А. Лемке, для военных городского гарнизона. Между зданиями церкви и Офицерского собрания располагалась церковная площадь, бывшая тогда местом проведения парадов и праздников. Здание этой церкви было выложено из сырцового, необожженного кирпича и оштукатурено. Оно вмещало 600 человек, и было богато утварью и ризницею. 21 июля 1896 года, после торжественного молебна, во временном помещении в церковном доме был основан первый музей истории города. Здание этого храма функционировало непрерывно в течение 43 лет. До 1903 года эта церковь была в ведении Туркестанского епархиального Начальства. До 1912 года, она числилась уже при Управлении Самаркандского воинского Начальника, а с 1912 года она была учреждена как походная церковь при 5-ом Туркестанском стрелковом полку. Все эти годы настоятели Георгиевского храма были как правило ещё и благочинными военных церквей Самаркандской области.

1 апреля 1923 года в Самарканд прибыл ссыльный священник из Тверской епархии – Алексей Константинович Бенеманский(в дальнейшем священномученик). Комиссией НКВД он был приговорён к двум годам высылки в Туркестан. В своих письмах он пишет:

«В Самарканде мы выгрузились на перрон. Василий Петрович (священник Куприянов) остался караулить, мы же с Борисом отправились к священнику станционной церкви (св. Николая), нашли его и обратились к нему с просьбой сложить вещи в сторожку. Он очень любезно принял нас и отвёл нам, так называемую спевальню, при сторожке, куда мы перетащили свои вещи. Мы отправились искать местного отца благочинного. Нашли его очень скоро. Им оказался очень симпатичный батюшка – отец Евгений Морчевский, настоятель Георгиевской церкви. Он вдовый, живёт с единственным сыном 17 лет. Батюшка очень милый, дом его открыт для всех. Прихожане у него целый день. Нас он встретил радушно. Его дом, это штаб-квартира для всего ссылаемого духовенства. Через его дом уже прошло несколько человек, сейчас же у него епископ из Орла – Даниил, очень симпатичный и весёлый архиерей, за две недели успевший вполне акклиматизироваться». «На другой день (суббота Пасхи), я попросил разрешения служить, что Господь и помог мне исполнить. Перед обедней я исповедовался, а затем служил, чему очень рад. Народу было много. На следующий день, в воскресенье, я опять служил Литургию, а потом ходили в ГПУ. Здесь мы узнали, что в Самарканде, по всей вероятности, нас не оставят, а по указанию Ташкента, вышлют куда — ни будь в глухой аул-кишлак-селение. Епископ Даниил высылается в Пенджикент — большой кишлак с правами уездного города, где только 12 человек русских. Туда же были сосланы — отец Свенцицкий и епископ Василий Суздальский».[1] Отец Алексей Бенеманский был открытым противником обновленчества, и судя по его письмам, по крайней мере, в двух Самаркандских храмах; – в храме Георгия Победоносца и привокзальной церкви Свт. Николая – обновленчества в 1923 году ещё не было».

 

 1924 году Свято-Георгиевский храм закрывают сначала временно, и община вместе с настоятелем, отцом Евгением Марчевским, оказываются на улице.

20 мая 1925 года, постановлением Малого Президиума ЦИК Уз ССР, храм был закрыт окончательно и передан военному ведомству. В первых числах августа того же года общине передают в пользование маленькую, старую часовню на центральном городском кладбище. После этого община обращается с просьбой вернуть ей имущество Свято-Георгиевской церкви и уже с 14 августа они начинают совершать Богослужения на новом месте. В декабре 1926 года, чтобы как то благоустроиться, община обращается с ходатайством о реконструкции летнего молитвенного домика при часовне и уже к августу 1927 года она получает разрешение на постройку. Но, к сожалению, в ночь с 27 на 28 апреля 1928 года произошёл пожар часовни, после чего верующие не могли дальше совершать Богослужения на этом месте. 31 мая общине выдаётся разрешение служить в частном доме, принадлежащей Лисиной на улице Кладбищенской дом № 37. В 1929 году община переходит на новое место — Кладбищенский переулок дом № 19. Община вновь просит разрешения властей на постройку молитвенного дома возле часовни на территории кладбища, но, получает отказ. В 1929 году 24 августа, при иерее Филиппе Кальченко, общине было выдано регистрационное удостоверение. В то время службы совершались по домам арендуемым, как правило, у прихожан. С 1929 года и вплоть до 1937 года община заключила договор и арендовала помещение у гражданина Кибиткина. По существующему закону приобрести помещение для богослужений на собственное имя община не имела права. Только в 1937 году верующие нашли выход из сложившейся ситуации. Тогда они решили приобрести жильё вблизи от городского кладбища по улице Бирлик, и оформить его на доверенное частное лицо. Община покупает часть жилья на имя монахини Иунии (Ульиной). 21 марта матушке Иунии были даны деньги в размере 300 рублей, для задатка, на покупку половины дома у Столяровой. Таким образом, общиной была куплена часть дома, а 4 декабря 1938 года был выкуплен весь дом. Документально всё выглядело так, будто бы община арендует этот дом у матушки Иунии. Это был небольшой, саманный домик с глиняной крышей, который и стал впоследствии основой ныне действующего Георгиевского храма[2].

Начало было положено. И только через пол года после войны, 31 октября 1945 года, община смогла выкупить и оформить этот дом в свою собственность. Таким образом, матушка Иуния стала устроительницей и первой старостой, тогда ещё Молитвенного дома во имя св. вмч Георгия Победоносца.

В 1943 году община Свято-Георгиевского молитвенного дома во главе с настоятелем – Петром Княжинским возобновила просьбы о возврате отобранного здания храма, но, безуспешно. Церковная площадь, где находился этот храм, уже давно называлась – Красной площадью.

Монахиня Иуния

  самой матушке Иунии нам известно то, что она была монахиней Елецкого Знаменского женского монастыря.

При этом монастыре действовала школа иконописи для обучения сестёр, где, по всей видимости, матушка обучилась этому ремеслу. Сразу же после революции советская власть искала повод, чтобы закрыть Знаменский монастырь. Сначала сёстрам предлагалось создать трудовую артель. А в марте 1929 года монастырь был закрыт по решению горсовета и уже в мае того же года все монахини были вынуждены покинуть свои кельи. Матушку игуменью Антонию, не желавшую покинуть стены монастыря, замучили до смерти прямо в обители. Как многие монашествующие и священнослужители того времени матушка Иуния тоже прошла через лагеря. Когда её осудили, ей было 54 года. На вид она была очень хрупкого сложения и небольшого роста.

Каким образом матушка Иуния оказалась в городе Самарканде, и в каком году, нам точно не известно. Она сама не рассказывала о себе. Но судя по её делам, она всю себя отдавала служению Богу и была настоящей подвижницей. Из маленького домика, купленного на её имя в 1937 году, предстояло создать Храм. Здесь нужно сказать, что с 1937 – по 1944 год у Среднеазиатской Епархии не было Архиерея, не было главы и управления. Богоборческая деятельность ОГПУ-НКВД достигла в то время своей кульминационной точки. Епархия переживала период анархии и раскола, да ещё активная преступная деятельность обновленцев против православных, верных Патриарху Тихону. Когда в 1938 году в Самарканд приехала матушка Евдокия, это был ещё молитвенный дом и мог вместить всего от 10 до 20 молящихся, а вместо иконостаса висела простая занавесочка. По имеющимся данным, это был единственный сохранившийся православный, не обновленченский приход в Самаркандском благочинии. 27 февраля 1946 года общине выдали разрешение на пристройку Алтаря. На пожертвования верующих и прихожан община понемногу стала приобретать участки и домики вокруг молитвенного дома. Территория храма стала расти и со временем стала строиться. Люди вспоминают, что достать самые простые стройматериалы было в то время целой проблемой, а тем более на Храм. Но молитва и надежда на помощь Божию были основой их жизни. И храм потихоньку поднимался и расширялся. Постепенно подняли храм в два света, построили помещения для гостей, бухгалтерию и просфорную, крестильную, кухню и келии для сестёр, звонницу на входе и много мелких служебных помещений. В октябре 1946 года, Преосвященным епископом Гурием, новое здание было освящено как молитвенный дом.

Матушка Иуния писала иконы масляными красками, бывшими в то время большой редкостью, а кисточки для письма она изготовляла из своих волос. До сих пор висят ею написанные образы: храмовые иконы на иконостасе и аналое: св . вмч. Георгия Победоносца, св. Архангела Михаила на дьяконской двери, на стенах в рост св. преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, свт. Петра — Митрополита Московского (написан ко дню ангела о. Петра Княжинского) и святителя Григория, Воскресение Христово и картины на Евангельские сюжеты. На клиросах: Богоматерь «Утоли моя печали» и «Моление о чаше». Удивляет то, что — возраст самой матушке Иунии, когда она писала иконы для храма, был довольно преклонный. Тогда ей было 60 — 75 лет. Написанные ею образа и картины хорошо сохранились до наших дней.

Молитвенный дом неоднократно грозили закрыть. И вот когда храму угрожала очередная опасность закрытия, одной из женщин приснилось здание храма, обнесённое большими мощными цепями. И на недоуменный вопрос, что бы это означало, она услышала голос, объясняющий, что цепи — это молитвы матушки Иунии к Богу. А в 1961 году, во время правления Никиты Хрущёва, началась очередная волна гонений на христиан. Самаркандский уполномоченный по делам религии отобрал у батюшки Серафима справку о регистрации и хотя храм официально не был закрыт, службы в нем нельзя было совершать. Городские власти намеревались в ближайшее время разместить на территории храма детский сад.

Это был страшный удар для всей общины. Теперь оставалось молиться только келейно. И все встали на молитву, умоляя Бога сохранить храм. Молились со слезами днём и ночью. Больше трёх лет боролись они за возобновление Богослужений в храме, и в итоге победили. К тому времени матушка уже не могла ходить. Однажды утром матушка Иуния зовёт своих сестёр и говорит им: « Вы знаете, какой сон я сегодня видела?! Открываются ворота нашей обители — и в неё въезжает наш св. великомученик Георгий Победоносец. Я перепугалась. Тогда великомученик Георгий говорит: «Подождите, у меня дело есть в моём храме». Входит в двери храма, подходит к Царским Вратам и открывает их. Потом говорит: «Вот теперь всё в порядке». И после этих слов он выходит из храма. Не иначе что-то будет, может храм наш откроют?».

По воспоминаниям очевидцев в тот же день произошло ещё одно событие. В кабинет начальника Самаркандского Горисполкома вошли двое в военной одежде и очень строго потребовали открыть храм св. вмч. Георгия. Начальник опешил от такого визита и вышел следом за ними узнать у секретарши — кто были эти двое. Но она сказала, что никто не входил и не выходил из его кабинета. По описанию начальника один из посетителей был очень похож на самого св.вмч. Георгия. И действительно, на следующий день пришло разрешение на открытие храма.

Шли годы и матушку Иунию стали посещать немощи и болезни, она стала слепнуть и терять слух, а ноги давно отказывались ходить. Матушка Евдокия ухаживала за ней. Планировка помещений была такой, что из комнаты матушки Иунии дверь открывалась непосредственно в храм. Сейчас это помещение используется под ризницу. Перед началом Богослужения матушка Евдокия усаживала матушку Иунию в кровати, открывала дверь её комнаты-келии в храм, чтобы та слышала службу, а по окончании возвращалась и укладывала её. Приблизительно в 1958 году, слепнущая, недвижимая матушка Иуния обратилась к матушке Евдокии, говоря: «Посадите меня матушка». Та посадила её, поправила подушки и ушла на службу. Вечером, после ужина, прочитав вечерние молитвы и все монашеские правила, подошла к матушке Иунии, чтобы положить её на ночь. Но матушка Иуния вдруг сказала: «Оставьте матушка. Не надо меня класть». Так и просидела матушка Иуния девять лет, не ложась, с пригнутыми к подбородку коленями. Просидела перед Богом, так как стоять не могла, а лежать перед ним не хотела. Спала она, положив маленькую подушечку себе на колени и опустив на неё голову, руками обняв колени. А когда ноги её совсем окостенели в суставах, то спала она, опустив голову на грудь. До последней минуты жизни она сохранила ясную голову и живо интересовалась жизнью храма, службами, его радостями и невзгодами, вникая во все мелочи, во все подробности. Она знала всех, кто приходил к ней. Узнавала по голосу, будучи уже совершенно слепой.

Моя знакомая Татьяна Сергеевна Халова рассказала, что в те годы, будучи ещё ребёнком, она вместе со своим папой приходила на службы в храм. И однажды во время службы она перешла из помещения храма в соседнюю комнату-келию, и, встав в дверях, увидела сидящую пожилую женщину с надвинутым на глаза платком и много горящих свечей возле неё. Та назвала её по имени и подозвала к себе: «Вот Танечка пришла, подойди ко мне». Она подошла к матушке, удивляясь всему происходящему, и та возложила свои руки над её головой домиком и стала молиться. Татьяна Сергеевна сказала, что до сих пор она помнит то особое чувство, которое трудно поддаётся описанию, чувства лёгкости, покоя и радости, и удивления, что матушка назвала её по имени.

Когда в жизни отца Серафима решался вопрос – оставаться в Самарканде или уехать, он решил остаться ради больной матушки Иунии, чтобы быть с нею рядом в последние годы её жизни. Матушка Иуния безропотно переносила многолетние боли и страдания. В последние годы она еженедельно причащалась Святых Христовых Тайн. Её поддерживало так же добрейшее отношение к ней отца Серафима, который ежедневно заходил к ней утром и вечером, а когда было особенно тяжело – заходил ещё и днём. Батюшка поддерживал её дух, и от этого матушке Иунии становилось легче на душе. Матушка Евдокия тоже неотступно была рядом с ней. Мыла, кормила, перестилала постель, читала ей на ухо, так как она стала глохнуть, все правила и молитвы. Звала батюшку, когда ей казалось, что матушка Иуния умирает. «Вы что матушка, думаете, что я умираю? – спросила она как-то матушку Евдокию,- я вам скажу, матушка, когда я буду умирать». И вот однажды матушка Иуния обращается к матушке Евдокии, говоря: « Матушка, завтра Сретенье!» А та ей возражает: «Ах, что Вы, что Вы, матушка. Сретенье будет через неделю». Она решила, что матушка спутала время. «А я Вам говорю,- настойчиво повторила матушка Иуния, — что завтра Сретенье». Так она предупредила о своей кончине, сказав, что её встреча с Богом будет завтра — её Сретенье! Назавтра — 11 февраля она и скончалась. И ещё добавила накануне: « Матушка, а Вы знаете; что если человек умирает даже без одной минуты до 12 ночи, то это день и будет днём его смерти?». Так она предсказала день и час своей кончины.

Прожила матушка – 92 года. К сожалению, не сохранилось ни одной её фотографии. Матушка Иуния не любила фотографироваться.

Монахиня Евдокия

Екатерина, таково было мирское имя матушки Евдокии, родилась 14 декабря 1891года в Петербурге, в старинной дворянской семье. Отец её был министром Юстиции и Внутренних дел Российской Империи при царе Николае втором. Её родители, Александр Алексеевич и Анастасия Владимировна Хвостовы, с малых лет заложили в своих детей крепкую веру, доброту и сострадание. В 1915 году Екатерине Александровне делает предложение Борис Тимашев. Она очень колебалась в принятии решения, потому что её жених был далёк от веры в Бога. Тогда, по заведённому в семье Хвостовых правилу, решать все главные жизненные вопросы по благословению и по совету известного старца  —     о. Алексия Зосимовского (Соловьёва), она обратилась к нему за советом и благословением. Можно ли ей выходить замуж за человека, в котором не было истинной веры? В то время как для неё эта сторона жизни была самой главной. Выслушав её, о. Алексий сказал: « Бог благословит тебя выйти за него замуж. Он хороший. А ты ни на чём не настаивай и только крести его в спину незаметно». Так, по благословению старца она вышла замуж, крестила своего Бореньку незаметно в спину — по его совету. И он становился всё больше и больше верующим. А когда умирал на её руках от тифа, то ненадолго придя в сознание, попросил позвать батюшку. Со слезами исповедался и причастился Святых Тайн и тихо скончался на её руках. Через год после свадьбы в 1917 году у них родилась дочь, но она прожила всего несколько дней. Её только успели окрестить с именем Анастасия, после чего она и скончалась. Потом матушка Евдокия часто говорила: « Как хорошо Господь сам устроил мою жизнь, и замужем я была – словно не была, и девоньку мою прибрал к Себе, и мне открыл путь к Себе через постриг, освободив меня от всех житейских уз». Началась революция и матушка Евдокия вместе с отцом, матерью и младшим братом Володей перебираются в г. Елец, где вскоре умирает её отец, а следом за ним, через год, скончался от менингита и 19-летний Володечка. Ещё задолго до революции её отец отдал крестьянам безвозмездно все земли своего имения « Красное », которое находилось поблизости от Ельца, оставив себе только дом и сад при нём. Поэтому крестьяне в трудные дни 20-х годов платили добром за добро и всячески помогали ему и его семье — кто чем мог. А когда отец умер , то те же крестьяне на руках несли его гроб 12 километров от Ельца до родового имения Хвостовых – «Воронца »,так же отнесли они туда год спустя и Володечку. Крестьяне не только несли на своих руках гроб отца, но, вырыв могилу, с любовью выложили её изнутри еловым лапником , выражая тем самым любовь и благодарность ему.

После смерти отца и братика в 1925 году маму разбил паралич, и она в течение 7 лет пролежала недвижимо, в полном сознании и ясном уме. В начале своей тяжёлой болезни, по благословению о. Алексия Зосимовского она приняла постриг с именем Митрофания, о чём мечтала с юности. При постриге присутствовала монахиня Иуния, с которой они потом чудесным образом встретятся в Самарканде. А матушка Евдокия, все эти семь лет и до последней минуты была рядом со своей мамой. Это были тяжёлые и голодные годы. Приходилось продавать или менять на продукты ценные вещи. Дошло до того, что она понесла продавать своё обручальное кольцо, но Господь послал им деньги на пропитание. Своему племяннику Алексею Петровичу Арцыбушеву матушка Евдокия рассказала очень необычную историю из того времени: « Однажды пошла я на базар, что-то купить мне нужно было для мамочки. И пристал ко мне какой-то пьяненький мужичок: « Купи, барышня, иконку», — и показывает мне какую-то чёрную доску, и на икону — то не похожую, а что на ней изображено, не видно. Как-то я от него отделалась, не помню. А придя домой, рассказываю мамочке о случившемся. А она и говорит мне: « Катенька, беги скорее на базар, я тебя очень прошу, разыщи этого мужичка и купи у него эту икону». Побежала я на базар, а мужичок тот всё там, с этой иконой топчется. Купила я у него эту икону, принесла домой и показываю её мамочке. А мамочка говорит мне: « А ты её помой, Катенька, тёплой водой с мылом». Начала я её мыть, а оттуда, из под векового слоя копоти и черноты, стал проступать и встал во весь рост Архангел Гавриил с лилией в руке, а рядом с ним в монашеском облачении предстала преподобномученица Евдокия. Показываю с радостью мамочке эту икону, она посмотрела, потом поцеловала и перекрестившись сказала:                    «Катенька! Вот тебе Господь и имя монашеское послал». А она уже в то время мечтала о постриге, который приняла после смерти мамочки, которая поощряла её в этом намерении и так чудесно имя монашеское ей назначила.

И опять, испросив благословения у старца отца Алексия Зосимовского, она решилась. Постриг свой она приняла с именем Евдокия, в день праздника Архангела Гавриила. А икона эта, среди многих других икон семьи Хвостовых, потом окажется в Самарканде, в храме св. Георгия Победоносца и будет рядом с нею до самого конца. Приняв постриг после смерти мамы, она остаётся жить в Ельце, целиком уйдя в духовную жизнь, и жизнь церкви с тех пор становится неотъемлемой частью её жизни. В 1930-годы советская власть пыталась: то уничтожить религию и церковь, то подчинить её государству. Гонения на церковь, начавшиеся с первых дней революции, в 1930 — годы разрастались всё сильней и сильней. Закрывались монастыри и храмы, духовенство и монашествующих сажали в тюрьмы и ссылали в лагеря. Создавались искусственные церковные процессы с обвинениями в контрреволюции и стремлении церкви восстановить монархический строй. Во время одного из таких процессов на скамье подсудимых, среди духовенства, во главе с Елецким Епископом оказалась и матушка Евдокия. Перед арестом она успела оставить семейные документы и иконы рода Хвостовых у одной знакомой женщины на сохранение. Иконы она сохранила и спустя годы они окажутся в Самаркандском храме св. Георгия, а вот документы она из-за страха сожгла. По решению неправедного суда, многие из подсудимых, в том числе и она, были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Да и как иначе? Дочь бывшего царского министра, монахиня — «контрреволюция» уже в самой биографии человека заложена. Но милостью Божией расстрел был заменён десятью годами лагерей. И в телячьем вагоне поехала по этапу в Сибирь матушка Евдокия. А там, в Сибири, на островах ГУЛАГа, она стала работать в лагерных санчастях медсестрой. У неё была уже большая практика, т.к. начиная с войны 1914 года и до революции, много потрудилась она сестрой милосердия в военных госпиталях Петербурга. Сама она мало что рассказывала об этих годах. Из лагеря она освободилась досрочно, за безупречное поведение и хорошую работу. По освобождении своём, она получила ссылку «минус 12», не дающую права проживать в 12-и крупных городах страны. После этого матушка Евдокия едет в северный Казахстан в Петропавловск. И там тоже она живёт около храма и ухаживает за слепой женщиной. Местные власти всячески преследовали её и в итоге предписали ей покинуть город. Шел 1938 год. Перед матушкой встал вопрос — куда податься? И она вспомнила, что в 1916 году, когда она работала в госпитале Петербурга, на её руках умирал один молодой офицер, тяжело раненный на фронте. От его незаживающих ран исходило сильное зловоние, и никто кроме неё не осмеливался войти в его палату. А матушка Евдокия притерпелась: кормила, мыла его и перевязывала его раны. Он умер. А перед этим дал адрес своей сестры жившей в Самарканде, чтобы она сообщила сестре в случае его смерти. Сестра приехала и узнав, что она ухаживала за её братом до самого конца, сказала: « Если тебе когда-нибудь в жизни будет тяжело — ты помни, что в Самарканде у тебя есть сестра!». Вспомнила она эти слова, перебирая в голове все возможные варианты, и решила ехать в Самарканд, надеясь на помощь Божию. Приехала в Самарканд — чужой город, чужие люди. Что делать и с чего начать? И решила, прежде всего пойти в храм. Приходит, а там идёт всенощная. И чувствует она, что в этом храме обновленцы служат. Спросила у женщины, и та ей подтвердила, что этот храм обновленческий. Там же она узнала, что в городе есть ещё другой храм необновленческий, возле кладбища. Пошла по указанному адресу, разыскала. Оказалось, что это молитвенный дом, маленькая комната, занавесочкой отгорожен алтарь, батюшка всенощную служит, народу мало. Встала матушка Евдокия в уголок и со слезами молилась Богу, прося помочь ей, так как не знала, куда ей деваться дальше и где хоть на ночь приткнуться. А на дворе уже вечер, темнеет. Закончилась служба, выходит она во двор и вдруг кто-то останавливает её, обнимает и говорит: « Екатерина Александровна, Екатерина Александровна! Да как Вы сюда попали?» Она ничего понять не может, кто зовёт её по имени? Вглядывается в лицо — перед нею стоит матушка Иуния, монахиня Елецкого монастыря, хорошо ей знакомая. Ещё в 1926-м году она принимала участие в постриге её мамы. Но разве это не чудо, разве не милость Божия, через столько лет, да ещё в такой момент, когда ей деваться было некуда, в чужом городе, в чужой стороне встретить близкого человека? Так и осталась матушка Евдокия с матушкой Иунией жить и служить, читать и петь в храме святого Великомученика и Победоносца Георгия. Позже она стала вести бухгалтерию храма, и много ещё разных обязанностей было на ней. Жизнь храма и всё, что её наполняло, волновало и тревожило — была её жизнью. Проблемы людей, их печали и немощи заслоняли собой её болезни. К своему здоровью она относилась совершенно равнодушно, спокойно, как должное принимала она всё, словно из рук Божиих. Но когда дело касалось других, тут она была готова всю себя отдать ради их здоровья. Особенно, «по матерински» заботилась она о батюшке Серафиме – опекая и охраняя его как ангел — хранитель. Так рука Божия привела матушку Евдокию в этот храм. Со временем из Ельца были присланы её семейные иконы, которые по сей день являются неотъемлемой частью нашего храма. В алтаре находится образ Богоматери «Скоропослушница» считающийся у нас чудотворным. На иконостасе образ «Нерукотворный Спас» с неугасимой лампадой и иконы на клиросах – небольшие, но тонкого письма и в серебряных ризах.

Сама матушка Евдокия была человеком удивительно мирным и спокойным. Во всём её облике царил внутренний глубочайший мир, живущий постоянно в её душе и разливающийся вокруг неё. Неумолимо шли годы, приближался конец жизненного пути. Матушка ослепла и Нинушка водила её в храм и из храма. Ей шёл восемьдесят шестой год. Дух её был бодр, а плоть немощна. В июле 1978 года матушки Евдокии не стало. В храме, в котором потрудилась более сорока лет, лежала она в простом гробу, обёрнутая мантией с постригальным крестом в руках. Отец Серафим и вся церковь после Литургии отпевали новопреставленную монахиню — верную до гроба Богу и церкви. Похоронили матушку Евдокию рядом с матушкой Иунией , с которой так чудесно когда-то свёл их Господь.

О последних минутах матушки никто не знает, она лежала в своей комнатке в забытьи, на своей кроватке перед образами. Отец Серафим с несколькими верующими совершал вечернее молитвенное правило у себя в келии. Дверь к матушке в комнату была открыта. Неожиданно все услышали звук падения какого-то предмета в матушкиной комнате. Войдя туда, увидели икону, выпавшую из киота, закрытого на крючок, которая падая, ничего не разбила, а только погасила горящую лампаду. Матушка лежала усопшей. А на полу лежала та самая икона, которую она по просьбе своей мамы, купила на рынке в Ельце, на которой были изображены Архангел Гавриил с лилиями и святая преподобномученица Евдокия. [3]

Протоиерей Пётр Княжинский

 

Родился отец Пётр в 1867 году, в селе Тамбовской области, в семье священника – Григория Стефановича Княжинского. Родом Княжинские из крестьян села Княжье Шацкого уезда Рязанской губернии. В 1888 году Пётр окончил Тамбовскую духовную семинарию по первому разряду и в сентябре того же года его назначют псаломщиком в тюремную церковь города Козлова. В 1890 году 30 февраля епископом Тамбовским Виталием в возрасте 22-х лет он был рукоположен в сан священника. Владыка Виталий назначил молодого священника в Покровскую кладбищенскую церковь города Усмань.

За своё долгое священническое служение отец Пётр имел три прихода: в городе Усмани он священствовал 38 лет, в городе Шацке 11 лет и в Самарканде он прослужил 16 лет. Женат он был на Варваре Фотиевне Несмеловой, очень красивой женщине, изумительной внутренней чистоты, человеке высокой духовности и культуры. Она тоже была дочерью священника. Жили они в служебной квартире около храма. После революции эту квартиру у них отобрали и до конца двадцатых годов они проживали в деревянном доме по улице Энгельса. Позже, когда начались гонения на церковь, их выселили и из этого дома.

В Усмани у них родилось четверо детей: Борис, Виктор, София и Юрий. Своих детей они воспитывали очень мудро, прививая им любовь к отечеству. В доме была большая библиотека и по вечерам, отец Пётр брал в руки книгу, часто читая детям вслух. Возвращаясь из инспекторских поездок, рассказывал своим малолетним детям не сказки, а реальные истории о том, куда он ездил и с какими людьми встречался. А потом они все вместе раскладывали большую карту уезда и прослеживали по ней маршруты отца, усваивая названия сел и деревень, направление дорог и рек. Вряд ли отец Пётр был менее занят, чем другие отцы. Службы в Покровской церкви, поездки, общественная деятельность отнимали много времени, но он всегда был лучшим другом своих детей и лично занимался их развитием и воспитанием, направлял их интересы. Вообще в доме все с малых лет были приучены любить книги. В городе Усмани отец Пётр был уездным наблюдателем церковно-приходских школ, затем законоучителем женской гимназии, гласным уездного Земства и Городской Думы. По долгу службы ему приходилось много ездить по краю. В 1905 Россия была в состоянии войны. В массе людей в то время бродили мысли о свободе и новой Конституции. В городе Усмани начались погромы и отец Пётр вместе с городским Головой Огарковым Ф.В. и членом управы Юстовым вышли навстречу и пытались противостоять распалившейся толпе людей. Отец Пётр долго обращался к людям, успокаивая и вразумляя их. В 1918 году отец Пётр был возведён в сан протоиерея, а в 1924 году Святейшим Патриархом Тихоном он был награждён Митрой.

В 1928 году отца Петра арестовали и на Особом совещании при Комиссии ОГПУ осудили по статье 58-10 УК РСФСР. Приговор — 3 года лишения права проживания в 12 городах Центрально-Черноземной области. В 1928 году ему было предложено избрать новое место для проживания. Таким местом был выбран город Шацк, где отец Пётр служил настоятелем соборной церкви. В 1927 году в Самарканд уезжает старший сын Борис Княжинский. Со временем, в марте 1940 года, в Самарканд переезжает и сам отец Пётр, и поселяется у него. Сначала он помогает сыну, занимаясь воспитанием внуков, а с августа 1942 года начинает служить священником в храме св. Георгия Победоносца. Блаженнейший Митрополит Сергий Патриарший Местоблюститель утвердил его кандидатуру на место настоятеля в самаркандский Свято-Георгиевский молитвенный дом.

Здесь хочется сказать несколько слов о детях батюшки. Борис Княжинский окончил медицинский факультет Московского университета и работал хирургом, потом он стал кандидатом мед. наук и Заслуженным врачом республики Узбекистан. Кроме этого, он всю жизнь посвятил истории родного города Усмани, открыл там газету и краеведческий музей, написал книгу о 350 — летней истории города. Второй сын отца Петра – Виктор, после Великой Отечественной войны тоже приезжает в Самарканд к отцу и по обету — сначала приняв сан диакона, служит в 1955 году вместе с отцом в Свято-Георгиевском храме. Затем будучи рукоположен в сан священства, он служит в Среднеазиатской епархии, в городе Андижан. Третий сын — Юрий поступает в московскую Консерваторию, для чего отец Пётр сам благословляет сына сменить фамилию и не указывать в автобиографии, что он сын священника. Сдав экстерном все экзамены, Юрий становится муз. руководителем в Малом театре. Но тут наступила ВОВ, и он отправился на фронт, и прошёл всю войну вместе со своим военно-духовым оркестром. После войны Юрий Петрович становится преподавателем и регентом Ленинградской духовной академии. Воспитание родителей не прошло даром. До конца его жизни дети постоянно навещали отца, часто приезжая к нему. Их связь никогда не прерывалась.[4]

А в Самарканде, как и по всей Среднеазиатской епархии, преобладали священники-обновленцы, и только в 1944 году в марте, патриархом Сергием был направлен в Среднюю Азию архиепископ Куйбышевский Алексий (Палицин). Главной его задачей была ликвидация обновленчества. Ему предстояло принять покаяние у обновленческого духовенства и заново освятить обновленческие храмы. После Ташкента архиепископ Алексий приехал 30 марта в Самарканд, и принял покаяние у местных обновленческих священников в храме св. Великомученика Георгия Победоносца — в единственном тогда, необновленческом приходе Самаркандского благочиния. В тот день владыке сослужили три 75 –летних священника: протоиерей Пётр Княжинский, заштатный протоиерей Михаил Маслюк и заштатный священник Николай Керский, никогда не бывшие обновленцами. Отцу Николаю и отцу Михаилу запрещено было служить, но они постоянно молились на всех службах в Георгиевском храме как простые миряне.

В 1945 году вступило в силу «Положение об управлении Российской Православной Церкви», что ставило в благоприятные условия церковно-приходскую жизнь. С этого времени начинаются работы по благоустройству Свято-Георгиевского молитвенного дома. До того молитвенный дом занимал половину жилого дома и в нём было тесно и убого.      В 1946 году, по разрешению Уполномоченного по делам РПЦ, Свято-Георгиевская община выкупила для молитвенного помещения вторую часть дома, со всеми жилыми и хозяйственными постройками.

Во всех работах по переустройству храма очень важное значение имело активное участие старосты общины – Варвары Игнатьевны Зверевой. Наряду с особой заботливостью и попечительством в ней обнаружились такие ценные качества как разумное понимание хозяйственного дела, и строительства. При ней здание молитвенного дома увеличивается за счет пристройки алтаря, поднимаются стены, крыша покрывается железом, делается навес вокруг храма и т.д. Работы велись при особой напряженности, так как необходимые материалы требовалось не только найти, но и вовремя доставить их работающим. Все строительные заботы лежали почти исключительно на старосте Варваре Игнатьевне и были предметом её заботливых дум в бессонные ночи и всякой беготни в течение целого дня по разным концам города. В результате её вдумчивости и предусмотрительности, все работы продвигались без задержек и с соблюдением экономии. Отец Пётр говорил о ней, что, несмотря на своё большое значение в деле благоустройства и строительства, Варвара Игнатьевна отличалась особой скромностью, и что её было видно только во время работ. Кроме должности старосты храма, она ещё успевала выпекать для церкви просфоры[5]. По ходатайству отца Петра, который очень высоко ценил свою старосту, владыка Ермоген при личном свидании с Святейшим Патриархом сообщил ему о ней и её трудах. Высокой оценкой её трудов была Патриаршая грамота, присланная Варваре Игнатьевне в награду.

А вот что писал Журнал Московской Патриархии в марте 1947 года: « В Самарканде, отдаленном от православного центра на много тысяч километров, члены общины св. Георгия Победоносца, движимые горячей верой и преданностью Российской Матери-Церкви, сумели в короткий срок воздвигнуть прекрасный молитвенный дом-храм. До весны 1946 года община св. Георгия совершала богослужение в помещении, которое не могло удовлетворить потребностей местных христиан по своим небольшим размерам. План строительства и чертежи нового здания были составлены архитектором Адеркасом, а исполнителями этого проекта стали сами верующие. В день памяти св. Великомученика Георгия Победоносца, настоятель общины протоиерей Пётр Княжинский предложил расширить имеющееся помещение — пристроить алтарь, а так же построить несколько комнат-келий для штата. Предложение отца настоятеля было с одушевлением принято членами общины и после жаркого молебна, буквально вся масса верующих принялась за строительство. Строительный материал, краски, стекла — всё потребное для своего храма, верующие несли сами в храм. Строительные работы шли с самого утра и до поздней ночи и, наконец, в октябре 1946 года состоялось торжественное освящение нового здания. Для всех верующих это был самый настоящий праздник. Освящение совершал Преосвященный Гурий — епископ Ташкентский и Среднеазиатский, поздравивший от всего сердца всех строителей, а так же инициаторов строительства: протоиерея Петра Княжинского, инокиню Евдокию Тимашеву, инокиню Иунию, старосту храма В.И. Звереву, и многих других».

В 1948 году, по разрешению Уполномоченного Степанова и ГорКомХоза, община приобрела соседний дом, специально для проживания священников. Из этого дома были сделаны помещения для крещальни, комнаты, где проживали отец Пётр и отец Серафим, и ещё «Владычная» — предназначенная для размещения владыки и гостей.

Над «святыми воротами» для входа богомольцев в 1948 году была устроена звонница в виде шатра. На ней висели три небольших колокольчика и чугунные била, призывающие православный люд на службу.

 

В 1950 году, ко дню 60 –летия его священства, Святейшим Патриархом Алексием первым, отец Пётр был награждён правом ношения второго наперсного креста. 7 сентября 1952 — года, на 85 — летие отца Петра, поздравить юбиляра приезжал владыка Гурий, архиепископ Среднеазиатский, и им, после совместной литургии было сказано, что служение отца Петра – его молитва, любовь к богослужению, разумное и приветливое слово, пастырская забота о душах, забота о храме, собирают вокруг него много любящих прихожан. В ответном слове отец Пётр поблагодарил Владыку за его приезд, внимание и тёплое приветствие, поблагодарил священников и прихожан. «Я одинаково люблю всех вас», сказал он, обращаясь к прихожанам. «Войти в храм и увидеть всех вас, для меня всё равно, как прийти в любящую семью. Вашей молитвой и вашей любовью я и живу так долго – этим объясняется моё многолетие».

Священнослужение отца Петра было неразрывно связано с проповеднической деятельностью. Владея ораторским искусством, будучи широко эрудированным как в области Богословия, так и в общественно-философских вопросах, отец Пётр неизменно привлекал внимание прихожан к своим поучениям и пользовался признательностью, уважением и любовью с их стороны. Несмотря на преклонный возраст и связанные с возрастом недуги, отец Пётр прилагал много трудов в деле церковного строительства и личным примером поднимал верующих на дело благоустройства храма Божия.

В марте 1954 года, по преклонности лет, отец Пётр обратился к владыке Ермогену с просьбой освободить его от должности благочинного с оставлением его в должности настоятеля Свято-Георгиевского молитвенного дома.

1957 год был для отца Петра юбилейным – ему исполнилось 90 лет. Празднования совпали с днём памяти Владимирской Божией Матери. С утра 8 сентября храм был переполнен молящимися. По совершении Литургии, которую совершал сам юбиляр в сослужении архимандрита Серафима и священников самаркандского благочиния, при пении двух хоров, состоялся благодарственный молебен. По окончании молебна состоялось чествование отца Петра. Звучало очень много поздравительных речей и пожеланий. Была зачитана сердечная, преисполненная теплых слов телеграмма от епископа Ермогена, выражающего свое сожаление о невозможности быть лично на торжестве. Архимандрит Серафим так же от души поздравил дорогого юбиляра с таким значимым праздником. Пришла поздравительная телеграмма от Владыки Гурия, и многих, знавших отца Петра священников монахов и мирян. Видно было по всему, что очень многие любили, ценили и уважали его.

В архивах Свято-Георгиевского храма сохранились письма, адресованные отцу Петру и архимандриту Серафиму от епископов, священников и монахов. Когда читаешь их письма и телеграммы, поражает, как тепло по дружески, они общались, словно близкие, родные люди. В них видны неформальные, искренние и доверительные отношения друг ко другу.

25 мая 1958 года отец Пётр заболел. Сразу же после совершенной им всенощной службы ему стало плохо, и он слёг. Владыка Ермоген узнав об этом, изъявил желание приехать из Ташкента к больному, но ему сообщили, что отец Пётр находится в бессознательном состоянии и вряд ли сможет реагировать на его приезд. В Самарканд к нему приехал сын Борис. Супруга отца Петра – Варвара Фотиевна не смогла приехать из Усмани, так как преклонный возраст и здоровье не позволили ей этого. После непродолжительной болезни окруженный родными и близкими, отец Пётр, так и не поднявшись, тихо опочил в Боге. Прожил отец Пётр 91 год, и 4 июня скончался. Из них он прослужил в церкви – 65 лет. За годы своего служения он был награжден всеми наградами священнослужителя.

Отпевание отца Петра совершал Преосвященный Ермоген, епископ Ташкентский и Среднеазиатский в сослужении с архимандритом Борисом Холчевым, игуменом Серафимом Суторихиным и многочисленным духовенством города Самарканда и области, при громаднейшем стечении верующих Самарканда и многих других городов и селений Средней Азии, прибывших отдать последнее «прости» своему любимому наставнику и духовному отцу. В надгробном слове владыка Ермоген отметил большие заслуги покойного отца Петра перед Православной церковью, высоко оценил его личные качества, где удачно сочетались дарования доброго администратора и духовного наставника, и выразил свою скорбь о потере славного сотрудника. Отец Пётр, по мнению владыки, был самым аккуратным и исполнительным из благочинных епархии. По обнесении гроба с останками почившего вокруг храма, траурная процессия прошедшая крестным ходом, со многочисленным духовенством и мирянами, возглавляемая владыкой Ермогеном, направилась к православному кладбищу. После последней литии, совершенной архиерейским служением, гроб был опущен в могилу.

Многие из тех, кто посещал в те годы Самаркандский Свято-Георгиевский молитвенный дом, вспоминали о нём как об особом, благодатном месте, где все его обитатели относились друг к другу бережно, как члены одной, дружной и любящей семьи. Этот островок благодати, как называли это место многие, возник не стихийно, но благодаря стараниям его настоятеля – отца Петра, и его окружению.

Указом Архиепископа Ташкентского и Средне-Азиатского Ермогена за № 79 от 6 ноября 1958 года, Георгиевскому молитвенному дому было присвоено именование храма. Отец Пётр не дожил до этого радостного дня всего пять месяцев. К сожалению, многие факты из его биографии нам пока не известны. По воспоминаниям людей видевших лично отца Петра, он был добр и требователен, как к себе, так и к другим, и строго следил за порядком и дисциплиной в храме. После его кончины прошло уже 57 лет, и те из немногих прихожан, которые застали при жизни отца Петра, были тогда или детьми, или совсем молодыми людьми. Но, не смотря на скудость сведений о нём, точно известно – отец Пётр был настоящим священником и истинным пастырем.

Повествование об отце Петре хочется закончить словами, написанными им самим Святейшему Патриарху : «Скромные мои труды «здесь» почтены сверх меры. Но, меня никогда не оставляет тревожная мысль об оценке их «там» и Тем, перед Кем я стою открытый для Его всевидящего Ока в своей духовной нищете, не соответствующей высоте моего служения, и мне становится страшно…»

Священноархимандрит Серафим (Суторихин)

Пожалуй, что из всех священнослужителей Самарканда имя архимандрита Серафима более других сохранилось в памяти людей, и те, которым посчастливилось с ним повстречаться, вспоминают его с особой теплотой и благодарностью. Чем же был примечателен батюшка Серафим, будучи при жизни простым и скромным человеком?

Общаясь с людьми, он излучал радость и любовь.

Особенный период духовного подъёма в Среднеазиатской епархии приходится на послевоенное время и в этом огромная заслуга архиереев, епископа Гурия (Егорова) и епископа Ермогена (Голубева). С ними связаны многие события жизни архимандрита Серафима. Господь привёл его в Самаркандский храм св. Великомученика Георгия Победоносца, в удивительный островок благодати, созданный молитвами и трудами живших здесь подвижников. Все будто только и ждали его приезда, и со временем он встал во главе этого удивительного «монастыря в миру».

Родился он 29 июня 1901 года в селе Шестаково, Слободского уезда Вятской губернии, в семье протоиерея Михаила Михайловича Суторихина, бывшего в то время священником Никольской церкви того же села.

Здесь нужно рассказать об одной очень интересной истории, которая произошла с отцом Михаилом. Когда он ещё не был женат, то в их городе был проездом отец Иоанн Кронштадтский, и он остановился как раз в том доме, где жил тогда ещё совсем юный Михаил. Отца Иоанна осаждала толпа желающих побеседовать с ним или взять у него благословение и Михаил не решался подойти к батюшке со своим вопросом. Но во время обеда отец Иоанн вдруг обратился к Михаилу и сам разрешил его вопрос, жениться или принять постриг? Михаил так и поступил, как сказал ему отец Иоанн – сначала поработал год в монастыре, а вернувшись, женился на своей избраннице – Анне Алексеевне, круглой сироте. Брак их был действительно удачный и поистине благословенный. Супруги за всю жизнь не повысили голоса друг на друга, в семье был мир и лад. По благословению отца — Иоанна Кронштадтского Михаил принял священство.[6]

Отец Серафим, названный при рождении Сергием в честь преподобного Сергия Радонежского, был четвёртым ребёнком в семье с пятью детьми. Мальчик был очень способным, в особенности у него была прекрасная память. Начальное образование он получил в земской школе в г. Слободском, а далее – среднее, в Слободском реальное училище. Во время учёбы Сергий исполнял в храме обязанности помощника, а после полностью перешёл трудиться в храм. Он рос при храме, отец с 4 – лет постоянно брал его с собою на богослужения. В 6 — летнем возрасте он начал прислуживать в церкви, приучаясь постепенно к церковному пению, и читал Апостол на Литургии[7]. Ему сшили маленький стихарь, и маленький Сергий помогал отцу во время службы, подавал кадило и выносил свечу, подпевал на клиросе. Родные вспоминали, что дома он часто играл в священника. Наденет на себя полотенце, привяжет к кружке верёвочку и кадит ею по всему дому, распевая что-то при этом. В 1908 году отца Михаила переводят из Шестаково в город Слободской, Вятской епархии настоятелем Сретенской церкви (где он служил до своей смерти в 1934 году), и вся семья перебирается вместе с ним. Юный Сергий учится музыкальной грамоте, изучает распевы и произведения церковных композиторов и в 14 лет он уже управляет левым хором в храме, где служит отец Михаил. В те годы он хорошо изучил устав. Он много читает: творения Святых отцов, жития святых и богословские книги.  С 1918 года, ещё до окончания реального училища, ему приходилось исполнять обязанности псаломщика в той церкви, где служил его отец. Так как церковь по бедности была не в состоянии содержать хор певчих, пришлось обратить внимание на развитие общего пения. Имея в виду продолжение образования, он в 1919 году, после окончания реального училища поступил в местную Народную аптеку, где проработал помощником и счетоводом до 1922 года, не оставляя службы в церкви[8]. За десять лет службы псаломщиком ему удалось достигнуть довольно хороших результатов. Сам отец Серафим вспоминал о том времени так: — «В этом Сретенском храме начал я приобретать навык в проповеди Слова Божия. В 1922 году мой отец благословил меня произносить проповеди за Богослужением на катехизические темы, и с тех пор я неопустительно проповедовал каждый воскресный и праздничный день»[9]. В те годы разрешалось проповедовать не только священникам, но и мирянам. Это время стало для Сергия прекрасной школой, нужно было подготовиться, помолиться перед каждой проповедью. В январе 1924 года за усердную службу Церкви Божией и за проповедь Слова Божия, епископ Симеон Чебоксарский, в то время управляющий Вятской епархией, постриг его в стихарь.[10]

В 20 лет Сергием был написан небольшой труд — «Об архитектуре храмов города Слободского», опубликованный в сборнике «Вятский край» за 1921 год, где он даёт подробное описание внешнего и внутреннего вида храмов Слободского.

Иного пути, кроме как служить Церкви, Сергий себе не представлял и в 1924 году он, по благословению родителей, едет в Москву поступать в духовную Семинарию. Но его заветное желание получить высшее церковное образование так и не осуществилось.

Приехал он в Москву вместе с двумя друзьями, и они остановились недалеко от центра города у одной старушки. Сергий уступил место своим друзьям на кровати, а сам расположился на полу. На новом месте ему не спалось, он часа в 4 утра потихоньку вышел в город, побродить по Москве. Было лето, на улицах почти не было людей, и вот он увидел, что редкие прохожие сворачивают все в какой-то переулок, и он решил пойти туда же. Каково было его удивление, когда он увидел, что вышел к часовне у Воскресенских ворот с чудотворной иконой Иверской Божией Матери. Список с почитаемого образа был привезен в Москву иноками с Афонского Пантелеймонова монастыря. Именно сюда Сергий желал попасть в первую очередь по приезду в столицу. Он вошёл в часовню, на клиросе никого не было , приложился к иконе и встал перед ней в уголке. Тут из алтаря раздался возглас священника: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков», Сергий оглянулся вокруг, и, увидев, что петь некому, запел: « Аминь. Царю Небесный…». Так они вдвоём со священником пропели молебен перед Иверской иконой. Позже подошли певчие и Сергий, оставшись, пропел с ними весь день. Священнику и регенту понравился его голос, и ему было предложено поступить на службу псаломщиком. На предложение он ответил, что приехал учиться на священника, на что тот сказал ему, что он и так сможет рукоположиться, а обучаться можно и здесь, участвуя в службах. Сергий согласился. Так можно сказать, Сама Божия Матерь благословила его на служение Церкви. Отец Серафим всю жизнь почитал и любил образ Иверской Божией Матери и говорил, что с ним были связаны многие важные события его жизни. Правда, служить Сергию было нелегко, службы у иконы совершались круглосуточно. Он снимал угол недалеко, возле часовни. Часто, особенно ночью, читать и петь было некому, и тогда посылали за Сергием, и Сергий безропотно шел на службы. А ещё в часовне был список с чудотворной иконы для выезда к больным, и Сергий ехал с иконой, читал и пел. Спать ему приходилось по 3-4 часа в сутки и то урывками. К тому же его часто посылали достать то одно, то другое для нужд часовни. Сергий сильно уставал в то время. Так прошло 2 года. В 1926 году многие храмы начали переходить в ведение обновленцев. А когда пришла очередь Иверской часовне, священник, взявший Сергия на службу, посоветовал ему возвращаться домой к отцу. Сергий едет в Слободской, где он помогает отцу и руководит хором. Но мысль о священстве не оставляет Сергия. В 1929 году Иверскую часовню закрыли и снесли за одну ночь. В том же году отец Серафим получил в подарок от друзей фотографию, которая была сделана с главной иконы Иверской Божией Матери со снятым окладом, перед тем как её изъяли власти. Проведя 15 лет в лагерях, он сумел сохранить эту заветную фотографию. Знаменитая икона Божией Матери Иверская была утеряна, но, спустя годы специалисты задались целью найти этот образ и тогда снимок принадлежащий отцу Серафиму послужил подтверждением подлинности этого образа, находящегося в музее Г Т Г.[11]

Здесь необходимо сделать отступление и рассказать о Александро – Невском братстве, само это явление было уникальным. Возникло оно в 1918 году при Лавре, сразу же после революции. В первое время, одной из главных функций братства, была защита обители от безбожников, а позже оно стало играть центральную роль в создании и деятельности союза православных братств Петроградской епархии. В эти же годы Александро-Невское братство неустанно стремилось привлечь в церковную среду представителей различных слоёв интеллигенции и сблизить их с учёным монашеством. Перед братством стояло много задач: сохранение института монашества, противостояние ересям и расколам, поиск новых форм духовного образования, так как все религиозные учебные заведения были закрыты.                    И, конечно же, одной из главных задач братства была подготовка молодых, образованных священнослужителей, способных в это тяжелое время сохранить православие в стране, где царил дух Богоборчества. И это принесло свои плоды, в дальнейшем многие члены братства стали мучениками и исповедниками за веру. Вообще феномен братства ещё не оценён, многие наработки того времени не потеряли своей актуальности до сих пор и ещё ждут своего часа.

Основателями братства были три иеромонаха — Гурий и Лев (Егоровы) и Иннокентий (Тихонов), три удивительных человека. С ними предстояло встретиться молодому Сергию, и эта встреча очень сильно повлияла на его дальнейшую жизнь. Он скоро сам станет членом братства, и даже будет возглавлять молодёжный кружок. Путём самообразования, он пополнил свои знания до уровня Семинарского курса. В 1927 году Сергий узнаёт о существовании в Ленинграде при Эстонской церкви Высших Богословских курсов, ректором которых был протоиерей Н. Чуков. С благословения епископа Виктора Глазовского, управляющего Вятской епархией, он поступает на эти курсы, но успевает проучиться всего один год. В 1928 год Богословские курсы закрывают, и далее Сергий трудится в храме Феодоровского подворья Ленинграда[12]. Там он продолжил обучение музыкальной грамоте у известного регента и церковного композитора Фатеева и руководил хором. Те, кто пел и служил с ним тогда, сохранили самые светлые воспоминания о батюшке.

В это же время Сергий знакомится с иеромонахом Гурием Егоровым (будущим епископом Ташкентским) и Вениамином (будущим епископом Кировским и Слободским). Интересна история их знакомства. Александро-Невская Лавра была тогда в руках обновленцев и братия, оставшаяся верной православию, разошлась кто куда. Люди жили на чердаках и в подвалах, Сергий прожил зиму в нетопленой сторожке при церкви. Лишь несколько храмов в то время оставались православными, в том числе и Феодоровский, настоятелем которого был в то время архимандрит Лев (Егоров). А когда он лишился места в сторожке, и ему негде стало ночевать, иеромонах Гурий, увидев его бедствия, сказал, что отведёт Сергия в одно место, где живёт один замечательный человек. Они пошли, забрались на какой-то чердак, и иеромонах Гурий представил Сергия владыке Вениамину. Владыка ласково встретил его и они стали жить вместе. Сергий спал на железной скамье в головах у владыки. С той поры они были связаны духовно. Владыка стал его духовником, а Сергий для владыки был как сын родной. Тогда-же приезжает в Ленинград отец Михаил и говорит сыну, что пора определяться: либо жениться и становиться священником, либо принимать постриг. Сергий делает предложение девушке из хора, но та побоялась стать женой священника и на этом основании отказала ему.[13]

По воспоминаниям самого отца Серафима, знакомство с Ленинградским церковным миром привело к тому, что он решился на постриг. Весной 12 апреля 1929 года, по благословению Митрополита Ленинградского Серафима Чичагова, архимандрит Лев Егоров постриг Сергия на Феодоровском подворье в монашество с именем Серафим — в честь преподобного Серафима Саровского . 14 апреля 1929 года епископ Каргопольский Сергий Зенкевич посвятил отца Серафима на Феодоровском подворье в сан иеродиакона. Помимо чередной службы, иеродиакон Серафим нёс обязанности ризничного и управлял хором. Через год после пострига настоятель подворья — Архимандрит Лев Егоров возложил на него послушание управлять хором певчих, каковое он и исполнял до перехода в другую церковь. По представлению настоятеля 4-го апреля1931 года Митрополит Ленинградский и Гдовский Серафим Чичагов рукоположил его в иеромонахи[14]. После пострига отец Серафим служил в Феодоровском храме. В 1932 году Митрополитом он был назначен настоятелем Тихвинской церкви в посёлке «Лесное», под Ленинградом, однако пробыл здесь недолго, всего две недели. В феврале 1932 года он был арестован и осуждён постановлением Тройки ОГПУ на пять лет заключения по статье № 58.(п.10 и п.11)[15]. Отец Серафим чувствовал, что за ним должны прийти — спать не ложился, вещи были уже собраны. Отбывал срок батюшка в Свирском исправительно-трудовом конц-лагере до 28 декабря 1936 года, работая на лесоповале. Там он обморозил себе руки и ноги, они потом всю жизнь болели. Вообще, выносливость и терпение у батюшки были удивительные, он умел терпеть боль, как мало кто и никогда не показывал, и не говорил, что ему больно. В бараке он неукоснительно выполнял монашеское правило, становился в уголке и молился, сначала над ним посмеивались, затем привыкли. Был с ним один архимандрит, они вместе служили, совершали требы. На праздники собирались в лесу, молились и пели. Отец Серафим рассказывал, как ему запомнилась одна Пасха: служили в лесу, все пели «Христос воскресе», а потом разговлялись пшенной кашей, и что это была – удивительная какая-то радость и благодать.

После освобождения из заключения он возвратился на свою родину в Слободской.  Вскоре, по личной просьбе и желанию прихожан он был назначен на вакантную должность священника в Екатерининский собор города Слободского, архиепископом Киприаном Кировским и Слободским. Но опять ненадолго, 12 июля 1938 года он был снова арестован и постановлением специальной коллегии областного суда Кировской области, от 19.11. 1938 года осуждён на 10 лет заключения. Второй срок батюшка отбывал на Печёре в Коми АССР в северном железнодорожном лагере, работая там учётчиком и фармацевтом[16]. 18 февраля 1943 года, в день памяти свт. Феодосия Черниговского, на отца Серафима во время работ упало дерево и покалечило его. После этого события, 14 апреля 1943 года батюшку отпускают на свободу, как неспособного к работе. Отец Серафим снова возвращается в Слободской и в августе 1943 года епископом Кировским Вениамином он назначается настоятелем Троицкого собора в селе Быстрица Оричевского района в Кировской области[17]. Батюшка наладил жизнь на приходе, создал и обучил хороший хор. С 1943 по 1947 он служил ежедневно. В 1944 году на Пасху, по представлению епископа Вениамина, он был награждён золотым наперстным крестом: за благочестное служение Божией Церкви, ревностное исполнение пастырских обязанностей и ликвидацию Викторовского раскола, так как вернул большую часть церковной общины, отколовшейся за время обновленчества. В годы Великой Отечественной войны, своими патриотическими проповедями среди прихожан, он призывал к защите родного отечества и собрал много средств и пожертвований на военные нужды и в помощь осиротевшим семьям. За эти труды в 1947 году отец Серафим был награждён медалью — «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне за 1941-1945 гг.». С 1945 по 1948 годы отец Серафим по избранию духовенства исполнял обязанности духовника благочиния Оричевского района Кировской области.[18]

Служа в Быстрице, отец Серафим узнаёт, что начинает возрождаться Троице-Сергиевская Лавра, и что её наместником назначен архимандрит Гурий (Егоров), знакомый ему ещё по Александро-Невской Лавре. Он пишет письмо Архимандриту Гурию:            « Из журнала М.П. и от нашего Владыки я узнал о настоящем Вашем служении и очень обрадовался. Может быть Господь передаст меня от одного брата другому ? Троице-Сергиевская Лавра ближе и Преподобный Сергий-мой небесный покровитель, имя которого я носил до монашества, и Вы там являетесь организатором монастыря — отец, к которому мне ближе всего обратиться после отца Льва (Егорова). Наш Владыка Вениамин благословил меня обратиться к Вам. Если Вы найдете благовременным и полезным для спасения моей души поступить мне в настоящее время в Ваш монастырь-благословите! Истомленный обращением в миру, нуждаясь в духовном окормлении, покорнейши прошу Ваше Высокопреподобие принять меня в число братии окормляемой Вами Троице-Сергиевской Лавры»[19]. Но, этим надеждам не суждено было осуществиться. Письмо это было написано в июле 1946 года, а через месяц архимандрита Гурия назначили владыкой Среднеазиатской Епархии и он стал звать отца Серафима к себе в Ташкент. Владыка Гурий пишет ему: «Нужда в таком человеке как Вы — огромная. Не можем найти никого подходящего для левого клироса в наш Собор. Это должен быть не просто регент –      а вдохновитель Богослужения и народного пения. С этим делом (которое, знаю, хорошо известно Вам), соединяется другое служение-ключаря Собора. Жду Вас как преподавателя Богословско-пастырских курсов и намерен назначить членом Епархиального Совета. Итак, Вы должны работать в Ташкенте. Этого требует церковная потребность – это необходимо и для Вас. Помогите сделать Соборное Богослужение образцовым. Наш Кафедральный Собор задаёт тон и пример 66 приходам нашей епархии».[20]

В 1948 году владыка Гурий пишет письмо епископу Кировскому и Слободскому Вениамину с просьбой отпустить отца Серафима потрудиться в Среднеазиатской епархии, находящейся к тому времени в упадочном состоянии. Владыка Гурий ставил своею целью собрать возле себя единомышленников для возрождения духовной жизни в епархии.                                  В ответ Архиепископ Кировский и Слободской Вениамин написал владыке Гурию:                                «С большим сожалением и скорбию даю согласие на переход в Вашу Епархию иеромонаху Серафиму. Лишаюсь наилучшего своего сотрудника на «Ниве Божией», но да будет Воля Божия»[21]. В ноябре отец Серафим увольняется по собственному прошению с правом перехода в другую епархию и едет в Среднюю Азию.

Приехавшему в Ташкент отцу Серафиму было предложено стать епархиальным секретарём при владыке, но он попросился на такое место, где можно было бы служить каждый день и быть поближе к людям. Пойдя навстречу просьбе отца Серафима, владыка Гурий направляет его в Самаркандский храм Великомученика и Победоносца Георгия, где ему предстояло прослужить 30 лет.[22]3 декабря 1948 года отец Серафим приезжает в Самарканд с маленьким чемоданчиком и как раз поспевает ко всенощной под праздник — Введение во храм Пресвятой Богородицы. Батюшка сразу встал на клирос и запел вместе со всеми. После всенощной настоятель храма отец Пётр Княжинский подошёл к неизвестному иеромонаху и поблагодарив его сказал, что владыка уже давно обещает ему дать в Георгиевский храм второго священника.

На что отец Серафим сказал, что он и есть тот самый священник, которого направил владыка: « Прошу любить и жаловать». А отец Пётр ему ответил, что жаловать мы вас будем, а вот любовь нужно заслужить. Любовь эту батюшка очень скоро заслужил, он покорил всех своим вниманием и заботой, своей безотказностью, совершенно не думая о себе. Заслужил своим весёлым и общительным характером. Спустя несколько недель после своего назначения отец Серафим пишет владыке Гурию из Самаркандского храма: «Прошу Вашего Святительского благословения на мое новое место жительства! Слава Богу — прописали. Теперь я немного успокоился. Благодарю Бога, благодарю и Вас, Святый Владыка, за то, что меня устроили здесь. Я ещё ко всему присматриваюсь, знакомлюсь со всеми окружающими. И первое впечатление такое, что хочется за всё благодарить. Отец Пётр встретил меня очень приветливо и во всём проявляет ко мне отеческую заботу. Матушки так же проявляют большую заботу о моем устройстве. Умиленно-благодарственное настроение отца Петра и во время Богослужения и на келейной молитве и так в течение дня, очень трогательно и для меня приятно, так как я через чур застыл в своем буквалистичеси-уставническом самодовольстве. Храм мне нравится. Службу можно бы кой чем скрасить. Вот двор производит не особенно хорошее впечатление; необходимо увеличить древонасаждения»[23].

Приехав в Самарканд, батюшка не прервал связи с Вятской епархией и своими прежними духовными чадами. Он не забывал свою бывшую паству и регулярно посылал на адрес храма Пасхальные приветствия, и его поздравления всегда приходили вовремя.

Сначала отец Серафим служил в Свято-Георгиевском храме вторым священником, помогая престарелому отцу Петру. Своих забот у него будто и не было, он жил радостями и бедами своих прихожан и духовных чад. Не будет преувеличением сказать, что со временем батюшка знал практически весь свой приход, почти не было дома, в котором бы он не побывал, вникая в подробности его жизни[24]. Очень часто его звали то пособоровать, то причастить на дому, и он шел к ним пешком. Он только просил дать ему провожатых — чтобы показывали дорогу к больному. Отец Серафим знал и помогал нуждающимся, ведь в те годы многие жили на грани нищеты. Он говорил, что мы должны отыскивать таких людей и давать им свою любовь, и вносить лепту. Батюшка часто получал денежные переводы от благодетелей и разных лиц. Но эти деньги у него не задерживались, у него на столе лежала целая кипа чистых бланков на денежные переводы, и всякий раз его верная помощница-Нина Сакмаркина, идя в город, отправляла по адресам батюшкины деньги. Он посылал их семьям священников, сидящих в тюрьмах, или лишенных уполномоченными права служить, рассылал их бедным и нуждающимся, и в монастыри. Мне рассказывали старые прихожане, что когда в их семьях были сложные жизненные обстоятельства, то они находили у себя в почтовых ящиках конверты с деньгами, а позже догадывались, что это была помощь от батюшки Серафима.

Отца Серафима сильно донимали больные ноги. Годы, проведённые в лагерях и травма – давали о себе знать. Как ни болел батюшка, как ни страдал от трофических язв на ногах, он всегда шутил, всегда всех подбадривал, душа у него всегда улыбалась, шла всем навстречу, как душа ребёнка, жаждущего отдать свою ласку и любовь окружающим. Он был всегда пасхально радостен. Одним своим видом он вселял в человеческую душу, грешную, мятущуюся, в скорбях истёртую и измызганную жизнью,- надежду, радость бытия и успокоение. Службы в храме велись без выходных по монастырскому уставу, без сокращений, да и вся обстановка там была монастырской — какой-то удивительный островок благодати в миру.

Батюшка торопится в храм, начинается служба: сам поёт и читает и возгласы произносит, только алтарница — монахиня Рафаила прислуживает. Для него это действительно была радость и жизнь. Служил отец Серафим не формально, а с невероятным духовным подъёмом, со слезами на глазах, проникновенно. Если же он не совершал сам Богослужения, всё равно находился в храме и пел на клиросе. А как любил батюшка праздники! У него было редчайшее качество — умение создать атмосферу праздника. Как любили все прихожане такие дни, батюшка привил им эту любовь. Иконы в храме украшались живыми цветами. Все ждали праздники и деятельно готовились к ним, и каждый вносил свою лепту. Будучи знатоком церковного пения, имея хороший голос и прекрасный слух, он научил народ петь почти всю Литургию и очень многое из песнопений всенощной. Поэтому в праздничные службы, когда храм был полон, служба была всенародная. Народ участвовал в ней, и это было особенно торжественно — возникало чувство молитвенного единения. У него пел весь храм. Очень большое внимание отец Серафим уделял церковному пению, старался, чтобы хор пел слаженно и красиво, сам писал ноты и привлекал на клирос способных к пению. После службы начинались многочисленные требы. Отец Серафим очень любил крестить и особенно венчать. Перед совершением таинств он проводил беседы, взрослых он крестил лишь после долгой предварительной беседы и расспросов. Многие после батюшкиных бесед становились потом прихожанами храма. В первые годы служения, по просьбе владыки, отец Серафим много ездил по приходам епархии и помогал налаживать церковное пение. Тогда-же он принял горячее участие в издаваемом владыкой Гурием «Епархиальном Вестнике», и сам писал для него многие статьи. В 1950 году на Пасху отец Серафим был награжден Святейшим Патриархом Алексием грамотой, которая висела под стеклом в его кельи.

Первые пять лет его служения в Самарканде совпали со служением архимандрита Ермогена (Голубева), который был настоятелем в соседнем храме – Покровском соборе. За эти годы они хорошо узнали друг друга. Выезжая в Ташкент, отец Серафим регулярно останавливался у отца Бориса Холчева. Сам он говорил, что они с отцом Борисом исповедовались друг другу.

В 1953 году происходит печальное событие; Великим постом умирает мама отца Серафима, которую он очень любил. Он очень скорбел, что ему не удалось выехать на её похороны. 12 июля 1953 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия ко дню святой Пасхи иеромонах Серафим был возведён владыкой Ермогеном в сан игумена. За всё время своего служения батюшка Серафим был награжден четырьмя Патриаршими грамотами. В 1954 году его назначают сначала временно исполняющим обязанности благочинного вместо отца Петра, а через два года утверждают в этой должности[25]. В апреле 1956 года его назначают членом Епархиального Совета.

В июне 1958 года скончался престарелый настоятель храма Великомученика Георгия – отец Пётр Княжинский, и вся община пишет письмо в Ташкент владыке Ермогену, в котором обращается к нему с горячей просьбой – утвердить отца игумена Серафима настоятелем осиротевшего прихода: «Отец игумен Серафим не только знает имена почти всех прихожан от мала до велика, но он и души наши знает, т.к. в течение 10 лет был духовником почти всей нашей общины. В лице дорогого и любимого всеми отца Серафима мы боимся потерять его, нашего молитвенника и ко всем доброжелателя, потеря которого тяжело отразится на духовной жизни и сплоченности нашей общины.[26]» В ноябре того же года владыка утверждает отца Серафима настоятелем. И в этом же году, по представлению владыки Ермогена, батюшка был награждён Святейшим Патриархом Алексием крестом с украшениями. 31 мая 1959 года владыка Ермоген возвёл отца Серафима в сан архимандрита. В этом же году, на 30 –м году монашества у батюшки началась тяжелая сердечная болезнь, не отпускавшая его до конца дней. На ногах у него открылись две незаживающие раны, из-за которых он вынужден был совершать службы, стоя на одной ноге, испытывая очень сильные боли. Когда становилось совсем плохо, он позволял себе садиться на молебне.

А в январе 1961 года, перед Великим постом пришло новое испытание; отца Серафима вызвал к себе уполномоченный для беседы. Он сообщил батюшке, что ему нужны сведения о доходах и статистике посещаемости всех самаркандских церквей. Через месяц он снова вызвал отца Серафима и уже на повышенных тонах стал требовать от него, чтобы тот не пускал молодёжь в церковь. Отец Серафим счел невозможным такие действия, для священника, ссылаясь на законодательство. Поняв, что ни уговорами, ни давлением на отца Серафима воздействовать бесполезно, уполномоченный решил вопрос иначе. Вызвав батюшку в третий раз, он отобрал у него справку о регистрации, перечислив ему перечень нелепых обвинений, сказав, что отец Серафим заманивает в церковь молодёжь, занимается вымогательством, незаконно приобрёл дом для церкви и для причта, и т.д. В конце беседы уполномоченный заявил отцу Серафиму, что в Среднеазиатской епархии ему нет места. Случилось это 11 марта 1961 года за несколько недель до светлого Праздника Пасхи.[27]

После такого поворота событий отец Серафим оказался за штатом и не мог далее служить. Это был страшный удар и для отца Серафима и для монахинь, служивших при храме и для всех прихожан. Началась битва за храм, так как власти планировали в дальнейшем использовать помещение храма под Детский сад. Теперь архимандрит Серафим числился при Свято-Георгиевском молитвенном доме как вольнонаемный регент.[28] Батюшка написал прошение на имя Патриарха, прихожане писали письма в разные инстанции, староста храма с бумагами и документами поехала в Москву, чтобы обратиться в Совет по делам Религий. Дело в том, что официально храм не был закрыт, а священника не давали. По благословению отца Серафима в храме совершались службы, кроме литургии. Сам батюшка входил в храм, вставал в уголке и слезно молился, тяжело переживая происходящее. Хотя у себя в кельи, тайно, он ежедневно продолжал служить литургию на антиминсе. Но городские власти выражали недовольство, что он продолжает проживать в Самарканде и пытались воздействовать на него через владыку Гавриила. В этот, очень тяжелый для архимандрита Серафима период жизни он пишет владыке в Ташкент, что у него подавленное настроение, и он испытывает нужду в отдыхе, и что ему хочется побывать на родине. В заключение он пишет: «Но, кто останется здесь? Хора нет, ответственного и могущего руководить службой, нет. Храм падёт. Все эти соображения заставляют меня оставаться здесь»[29]. Ближе к осени, после праздника Успения Божией Матери, отец Серафим взял отпуск по совету владыки и поехал к себе на родину. Он остановился у своей единственной к тому времени родной сестры, проживающей в городе Кирове. Там батюшка Серафим прожил всю зиму, пробовал ходить к местному уполномоченному, в надежде получить место в одном из приходов. Но ему было отказано[30].

После того как его лишили регистрации, он мог служить либо певчим, либо регентом, но только не священником. Состояние неопределённости мучало отца Серафима, и в итоге он решает всё — таки вернуться в Самаркандский храм. На это решение повлияло одно обстоятельство. В письме к владыке матушка Евдокия пишет, что батюшка Серафим не может уехать на другое место пока не упокоит многострадальную старицу — матушку Иунию, и что именно это является основной причиной задержавшей его в Самарканде[31].

Только к концу декабря 1962 года владыка Гавриил направляет отца Серафима временно послужить на Рождественские праздники в городе Каган. В марте 1964 года, отца Серафима и всех проживающих на церковном дворе вызвали в горсовет и предложили под угрозой передачи дела в суд, в пятидневный срок освободить занимаемые помещения. Дело в том, что тогда властями был поднят вопрос о слиянии Свято-Георгиевского прихода с Покровским. Но батюшка Серафим с монахинями решили не покидать территории своей церковной ограды.[32]

Для того чтобы в храме велись службы, благочинный — архимандрит Клавдиан (Моденов) предложил в срочном порядке рукоположить во священники молодого диакона из Покровского собора – отца Александра Керимова. Отец Александр стал служить в Свято-Георгиевском храме, но он ездил два раза в год в Москву, сдавать экзамены в семинарии. В ноябре 1964 года, матушка Евдокия решилась написать владыке Гавриилу письмо, в котором просила его разрешить отцу Серафиму служить, хотя бы заменяя отца Александра в его отсутствие, а позже – оставить отца Серафима вторым священником[33].

Прошло четыре года мытарств и ожиданий, и наконец, приказом владыки от 29 марта 1965 года заштатный архимандрит Серафим временно назначается вторым священником Свято-Георгиевского храма. Битва за храм длилась более трёх лет, и в итоге приход выстоял и вышел из испытаний более сплоченным, люди ещё сильнее полюбили свой храм — этот островок благодати. Можно представить себе, какая была радость и ликование прихожан и всех духовных чад отца Серафима. А ещё через год батюшку Серафима вновь восстановили в должности настоятеля храма.[34]

Каждый день отец Серафим произносил одну удивительную благодарственную молитву, в которой он благодарил Господа за то, что Он сподобил его проходить иноческий путь за великую милость к нему, за то, что сподобил его быть священником, за всё, что было послано в сей день. Молитвенное правило он выполнял неукоснительно, независимо от состояния здоровья. У батюшки было заведено – все кто желал помолиться, могли собраться на вечернее правило и на благословение. Перед началом послушница звонила в колокольчик, все собирались на террасе. Затем батюшка приглашал всех в первую комнату кельи, становился перед иконами в уголке и все вместе пели «Царю небесный», тропари св. Великомученику Георгию, преподобному Сергию. Батюшка же поминал имена своих близких и всех присутствующих. Затем все по очереди подходили к батюшке, он держал в руках икону св. Великомученика Георгия с клеймами, благословлял каждого и давал приложиться к ней. После этого все шли в келью к батюшке на правило. Какое благоговение было у всех. Все, кто желал, могли принять участие в чтении. Все, кто побывал на этих чтениях, запомнили это на всю жизнь, какими радостными и просветлёнными выходили они оттуда. По окончании молитв батюшка молился о всех присутствовавших, называя каждого по имени. После этого все подходили под благословение к батюшке и прикладывались к лежащему на аналое распятию. Затем отец Серафим брал икону Богоматери Иверскую и снова благословлял каждого иконой, давая приложиться к ней, называя при этом каждого по имени, почти всегда ласкательно. Такая радость загоралась в сердцах после такого благословения!

С какой нежностью, любовью и заботой относился батюшка к детям, всегда радовался, когда они приходили в храм, всегда спрашивал у родителей, как чувствуют себя детки, помнил всех, передавал им гостинцы. Соберёт детишек после службы, пообщается с ними и поведёт их к дверям своей кельи. Потом вынесет им или детские книжки или сладости, и всех одарит. А ещё он тонко чувствовал красоту Божьего мира и очень любил живые цветы. При нём вся территория вокруг храма была обильно засажена разными цветами. Отцом Серафимом были так же собраны сведения об истории Свято-Георгиевского храма и о священниках, служивших в нём. При всей своей занятости, батюшка всегда находил время для чтения. У него была очень хорошая библиотека духовной и классической литературы, пользоваться которой могли так же и его духовные чада. Себя он часто называл весёлым монахом и своих духовных чад он призывал чаще радоваться в жизни, жить проще и смиряться. После ухода батюшки, его алтарница — монахиня Рафаила и староста храма рассказывали, что когда отец Серафим стоял в алтаре коленопреклоненный и молился, то молитва его всегда была пламенной. Во время молитв в алтаре он часто плакал, во время проповеди и при чтении Евангелия не мог сдержать слёз, так переживал он в своём сердце то, о чём говорил. Проповеди его были вдохновенными и наполненными внутренним горением. Очевидцы вспоминают, что он знал Евангелие наизусть, а так же акафисты и каноны. Входя в храм, он ежедневно ставил 12 свечей, к некоторым образам постоянно, а к остальным по одному ему известному правилу. После его кончины, в его кельи на столе осталась коробочка с деньгами, на которой была надпись «на свечи». Со дня кончины батюшки из этой коробочки ежедневно брали деньги и ставили на них 12 свечей, как это делал он сам при жизни и, что интересно, денег хватило ровно на сорок дней. К концу жизни батюшка почти ослеп от слёз[35].

Он чувствовал свою скорую кончину, сердечные приступы у него были ужасные. Каждый раз казалось, что наступают последние минуты. Батюшка терпел – ни стона, ни жалобы, последние сорок дней он не мог вставать с постели — приступы следовали один за другим, но он требовал, чтобы к нему впускали людей для напутствия и благословения. На праздник Рождества Христова 1979 года отец Серафим простудился и вследствие этого заболел воспалением лёгких. Во время приступов его рубашка становилась мокрой, но он стеснялся говорить об этом, тем, кто ухаживал за ним. Всем, кто переодевал его и лечил, он целовал руки. Последние несколько дней приступы шли подряд, те, кто смотрели за ним, почти не спали. На ноге одна из ран стала затягиваться, и батюшка сказал — что это к концу. 20 февраля у него начался отёк лёгкого и изо-рта пошла кровавая пена, в 12 часов ночи он попросил всех выйти, сказав, что хочет поспать. Видимо он чувствовал свою близкую кончину. Когда подошли к нему около 2-х часов он уже не дышал. Случилось это 21 февраля 1979 года. Община потеряла своего любимого батюшку – отца Серафима.

По указанию владыки — архиепископа Варфоломея, из Ташкента были посланы священники, чтобы проводить в последний путь пастыря, отдавшего большую часть своей жизни служению Господу и людям. Погребение совершено было протоиереем Георгием Касперским и несколькими самаркандскими священниками. Настоятель самаркандского Покровского собора – игумен Сергий (Рябцев) сказал на похоронах: «Отец Серафим всегда ходил перед лицом Господа, научая свою многочисленную паству любви к Богу и людям, и повседневному сознанию вездесущия Божия».

Отпевали отца Серафима по монашескому чину. Похоронили его на кладбище недалеко от церкви, в одной оградке с дорогими и близкими его сердцу людьми – отцом Петром Княжинским, замечательным священником, с монахиней Евдокией и с монахиней Иунией – устроительницей и первой старостой храма Святого Великомученика и Победоносца Георгия. Все эти люди прошедшие через гонения, репрессии и лагеря, оказавшиеся в изгнании, не выживали, а жили полнокровной настоящей жизнью. Батюшка не оставил никакого завещания, но наверное не случайно, в его кельи обнаружили листок. Перед своей кончиной он положил под стеклом на столе лист бумаги, с собственноручно переписанным стихотворением русского поэта Алексея Хомякова 1854 года, которое лучше любого завещания наставляет нас и показывает, какое наследство мы должны принять от нашего дорогого батюшки — отца Серафима.

 

«ПОДВИГ»

Подвиг есть и в сражении, подвиг есть и в борьбе;

Высший подвиг – в терпении, в любви и мольбе.

Если сердце заныло перед злобой людской,

иль сомненье схватило тебя цепью стальной;

Если скорби земные жалом в сердце впились,

с верой бодрой и смелой ты за подвиг берись.

Есть у подвига крылья, и взлетишь ты на них,

без труда, без усилья, выше страхов земных.

Выше крыши темницы, выше злобы людской,

выше воплей и криков гордой черни земной.

Подвиг есть и в сражении, подвиг есть и в борьбе ;

Высший подвиг – в терпении, Любви и мольбе! [36]

После того, как похоронили дорогого всем отца Серафима, место его захоронения стало очень посещаемым как православными, так и мусульманами. И все эти годы люди продолжают идти к нему со своими бедами и радостями, и многие получают помощь, помолившись там. Сейчас мы собираем свидетельства о случаях чудесной помощи архимандрита Серафима.

Воспоминания из раннего детства

священника – Виктора Панченко.

«Архимандрит Серафим крестил меня в младенчестве. Я помню себя с трёх лет, помню, как по воскресным дням и праздникам мы с бабушкой регулярно ходили в Свято-Георгиевский храм, где служил отец Серафим. Помню его добрые-предобрые глаза, тихий и ласковый голос… Его любили все прихожане. Его любили и птицы. Когда он выходил из храма во дворик, на его хрупкие плечи (а он был невысокого роста), садились птички и он их кормил с рук. Помню его наставления — не обижать животных, особенно птичек, у них (у животных) ведь тоже есть душеньки. Да, помню, что для каждого из ребятишек в его кармане были или конфета или печенюшка. А с какой любовью он благословлял людей, особенно деток! Всё чистое, что у меня есть – это от батюшки Серафима. Я через всю жизнь пронёс уважение и любовь к нему. Позже, будучи сам священником, я был неоднократным свидетелем того, как к его могилке приходили узбечки и молились там, и лично слышал, что некоторые из них исцелялись от своих болезней».

Из воспоминаний регента правого хора

 Жучковой Людмилы

Большая часть служения Богу, у отца Серафима прошла в самаркандском Свято-Георгиевском храме. В течение всех этих лет, батюшка снискал своим вниманием, чутким отношением к пастве – благодарность и любовь.

Моя мамочка – Жучкова Ольга Никитична была эвакуирована во время войны с тремя детьми из г. Минска в Самарканд. Так как она очень любила детей, её взяли работать в детсад, где она протрудилась в течение 40 лет. Нашим семейным покровителем был и есть святой Георгий Победоносец. Олюшка – так величал её батюшка Серафим, посещала Свято-Георгиевский храм. Мамочка любила Бога и каждую свободную минуту восхваляла Его. Она пела на левом клиросе, и её голос звучал словно колокольчик – у неё было лирическое сопрано. При виде её, батюшка говорил: «Олюшка пришла – наш колокольчик». Батюшка Серафим неустанно учил народ пению, уделяя этому большое внимание. Изучал вместе со всеми гласы, молитвы и т.д. Много нот было записано им самим. Он по крупицам собирал правый хор, и ещё в поддержку организовал из прихожан – левый хор. Правый хор пел по Праздникам и Воскресным дням, а левый, пел ещё и в будни. В хоре пели не профессионалы, энтузиасты, но главное – все любили хоровое церковное пение. Благодаря частым спевкам, которые непременно посещал сам отец Серафим, хор звучал прекрасно и отлаженно. Не смотря на большую занятость и слабое здоровье, он регулярно посещал наши спевки.

Игумен Серафим крестил меня в детстве и сам был моим крестным отцом. Уже в 5-летнем возрасте он благословил меня — на «клирос». Я тогда естественно ничего не понимала в пении. Специально для меня к пюпитру приставляли скамеечку, чтобы я могла видеть ноты, и говорили: «Смотри! Мы вот здесь поём!» После службы я с плачем подходила к батюшке, так как не могла ничего разобрать. Но он успокаивал меня и говорил; «Всё у тебя получится, не сразу Москва строилась. Вот увидишь Людочка — ты будешь прекрасной хористкой». Мне, ребёнку, давали один рубль за вечернюю и утреннюю службы. Я не хотела брать деньги, но батюшка говорил: «Ты трудишься, стараешься, а это должно вознаграждаться».

Моя бабушка-Скляренко Анастасия, была певчей в московском соборе. Бог всегда сопутствовал нашей семье в пении, и мы в свою очередь восхваляли Его.

Батюшка Серафим очень любил детей. Я бежала со своими подружками из школы не домой, а в церковь, к своему крестному отцу. Он усадит нас за стол, поставит чай, сухарики, и после этого начиналась у нас беседа. Батюшка расспрашивал об учёбе, о прошедшем дне, ласково шутил. А перед нашим уходом он нарезал нам розы, и мы радостные бежали по домам. В день Ангела батюшка обязательно дарил имениннику большую просфору и книгу  какого ни будь «классика», которого мы проходили по школьной программе. Мне он подарил книгу с дарственной надписью: «Милой девушке Людушке от игумена Серафима». Сколько радости было тогда у нас. А когда в своё 16 – летие я прибежала домой, меня ожидал большой сюрприз – новенькое пианино «Беларусь». Позже я узнала, что это батюшка помог моей мамочке приобрести для меня такой дорогой подарок.

После окончания школы у меня не было дилеммы, куда пойти учиться. Я окончила музыкальное Училище по классу – «хоровое дирижирование» и стала по благословению отца Серафима — регентом правого хора. Благодаря ему я начала заниматься музыкой, и это стало делом всей моей жизни. Для меня он был не только крестным отцом, но и Учителем, и Наставником.

Батюшка Серафим ввёл правило – по вторникам петь и читать Акафист святому Георгию Победоносцу – небесному покровителю храма. И люди приходили, чтобы вознести хвалу Великому святому.

Правый хор пел за оплату. Как то случилось, что «Бас», приглашенный петь из оперного театра, стал возмущаться низкой оплатой за свои труды, и тогда батюшка стал доплачивать ему из своей зарплаты. «Бас! Это украшение хора!» — говорил он. У самого батюшки Серафима был красивый баритон, и он обладал идеальным слухом и очень тонко слышал любую фальшь в звучании хора. Благодаря развитому вкусу и трудам батюшки, в храме всегда поддерживалось пение на должном уровне. «Только спевки – говорил он – могут исправить всё».

Отец Серафим всячески поддерживал своих прихожан и морально и материально, хорошо зная свою паству. Народ стремился попасть к нему на исповедь, тянулся к нему. И находил у своего батюшки – внимание, утешение и ласку. Он был добрым и отзывчивым пастырем для всех прихожан. Весь народ шел к нему со своими наболевшими проблемами и каждый получал ответ на свой вопрос. Отец Серафим умел терпеливо выслушать пришедшего, и все возникшие споры и конфликты — решал мирно, считаясь при этом с мнением самих прихожан.

Он был очень трудолюбивым, усердным человеком и было не понятно, откуда он берёт силы и когда отдыхает. Во время пения батюшка ставил свою больную ногу на скамеечку, что бы она его меньше беспокоила. А в последние дни своей жизни, когда он уже не в силах был служить — слушал службу и пение, сидя у окна в своей келье.

Татьяна Александровна Кавелина.

Не так давно, на Радоницу, мне посчастливилось встретиться с одной интересной женщиной. И, что характерно, эта встреча состоялась рядом с местом захоронения отца Петра и архимандрита Серафима. Дело в том, что буквально в двух метрах от них находится одна могила, на ограде которой прикреплён старый, деревянный церковный крест. И всегда, посещая могилки священников и монахинь, я смотрел на этот крест с мыслью, кто же здесь похоронен ?

Алевтина Александровна, так звали эту женщину, пришла с детьми на могилку к своей маме – Татьяне Александровне Кавелиной. Я не удержался и завёл с нею разговор. Алевтина Александровна рассказала мне, что её мама имела к церкви самое непосредственное отношение. На протяжении ряда лет её мама была не просто активной прихожанкой, но принимала самое деятельное участие в жизни храма. Она поведала, что после смерти тело её мамы всю ночь находилось в Георгиевской церкви, что читали псалтырь, а на следующий день её с почестями и молитвенными песнопениями проводили на это место, при большом стечении народа. Алевтина Александровна поведала так же, что лично помнит и отца Петра и монахинь — Иунию с Евдокией, и батюшку Серафима. Мне хотелось услышать от неё как можно больше подробностей об этих людях и её маме. Первая наша встреча была недолгой, и мы условились с Алевтиной Александровной, встретиться в ближайшее время.

Вторая наша встреча оказалась намного интереснее, чем я мог ожидать. Алевтина Александровна подготовилась к моему приходу. Сначала она показала Патриаршую Грамоту (с подписью Патриарха Пимена), которой была награждена её мама в 1982 году. После этого мы рассматривали старинные семейные фотографии, и Алевтина Александровна комментировала их. В ходе нашей беседы выяснилось, что её родословная очень богата известными фамилиями и людьми. Я сидел и удивлялся услышанному. По её маме — это знаменитый род купцов Морозовых, из которых вышли известные промышленники, меценаты и учёные. По отцовской линии род Кавелиных – военные, учёные и богословы. Один из них – Архимандрит Леонид (Лев Александрович Кавелин), был настоятелем Троице-Сергиевской Лавры и Начальником Русской православной церкви в Иерусалиме. Известный православный богослов — Архиепископ Василий Кривошеин (двоюродный брат мамы). Но, жизнь складывалась таким образом, что многие годы нельзя было даже и упоминать о своих славных предках.

Алевтина Александровна поведала историю своей семьи и мамы – Татьяны Александровны.

Москва, в начале тридцатых, она жила с родителями в доме возле Петровского парка. Молодая Татьяна, проучившаяся всего лишь год на курсах Высшего литературно-художественного института, организатором и руководителем которых был известный поэт Брюсов В.Я. (впоследствии Лит. Институт имени А.М. Горького), была арестована и помещена в Бутырскую тюрьму. В камере Бутырки она оказалась вместе с монахинями. В ожидании своей участи, монахини занимались рукоделием, плели четки.   У них Татьяна научилась технике вышивки по ткани.

Дело в том, что она посещала церковь святителя Митрофания, где начинала петь в хоре. Настоятель храма — Владимир Медведюк был арестован в 1931 и отправлен на Соловки. Татьяну тоже забрали по делу, связанному с церковью. Во время допроса следователи пытались склонить её к тому, чтобы она оклеветала настоятеля храма, но Татьяна отвечала, что ничего не знает. Особым совещанием при комиссии ОГПУ, 16 мая 1932 года она была осуждена по статье № 57 – II и сослана на три года в Среднюю Азию, на поселение в Бек — Буди (с 1937 года город Карши). Когда её сослали, ей было всего двадцать лет. Девушке из обеспеченной семьи, оказавшейся далеко от родного дома, в новых, непривычных условиях, всему приходилось учиться.

Освободившись по истечении срока в 1935 году, она остаётся жить в Средней Азии. Здесь ссыльные жили небольшими колониями, среди них было много интересных и замечательных людей. Здесь же она встретила своего будущего мужа — Александра, приехавшего в Среднюю Азию следом за своими сосланными родителями. Отец её мужа был священником в Самарской губернии.

Сначала молодожены жили в глинобитной кибитке с земляным полом и не обшитым потолком. Вокруг было большое количество змей и скорпионов. Бытовая сторона жизни молодой семьи была неустроенна, постоянные переезды с места на место: Карши, Бек Буди, Катта Курган, Самарканд. Но Татьяна и Александр были молоды и жизнерадостны и не обращали внимания на бытовые трудности, главным было взаимопонимание. Вообще в характере Татьяны никогда не было привязанности к вещам, какими бы ценными они не были.

В июне 1941 года в их семье родился третий ребёнок. Началась война, и уже в июле 1941 года, Александра мобилизовали на фронт. Татьяна осталась с тремя мал мала меньше – детьми. А потом было всё как у многих; ожидание весточки с фронта, переживание, заботы о том, чем накормить детей.

Александр погиб в декабре 1942 года, но об этом Татьяна узнает позже. Тогда же умер один из их сыновей… Но, нужно было жить дальше, работать и растить детей. Жили тогда очень трудно, голодали, ели жмых. Приходилось стоять в ночных очередях за хлебом и потом бояться, что отнимут по дороге последний кусок. Чем тогда кормить детей? Татьяна долго отказывалась верить, что её супруг погиб, и продолжала ждать его ещё долгие годы, надеясь на чудо. До конца войны она жила вместе с родителями мужа в Самарканде, в районе Багишамала, возле Сельхоз института. По соседству с ними жила семья ссыльного священника — Анкирского Ивана Александровича. Священник жил с женой – Анной Александровной и тремя детьми. Так же по соседству проживал ещё один интересный человек, москвич – протодиакон Шенрок Алексей Владимирович. Родом из Москвы, отец Алексей был воспитан в лютеранской семье. Он был сыном известного историка литературы. Учась в Московском Университете, он стал членом религиозно-философского кружка, организованного священником – отцом Борисом (Холчевым) при храме свт. Николая на Маросейке. Под влиянием отца Бориса он перешёл из Лютеранства в Православие. В начале тридцатых, оставаясь целибатом, отец Алексей принимает диаконский сан. Его тоже выслали в Среднюю Азию из Москвы в начале тридцатых годов, и тоже в Бек-Буди, с формулировкой «членство в православно-монархической контрреволюционной организации». Алексей Владимирович был человеком книги – необычайно эрудированный, энциклопедического ума. Он был чрезвычайно скромен и неприхотлив в обычной жизни. Своей семьи у него не было, и он помогал своей сестре воспитывать её детей. Страшно близорукий, он никогда не расставался с книгой. Прохожие часто наблюдали картину, как странный человек идёт по улице, уткнувшись в книгу, в калошах, привязанных резинками к ногам.

Алексей Владимирович Шенрок совмещал преподавание латинского и немецкого языков в Университете со служением в свято-Георгиевском храме. В последние годы своей жизни он страдал атеросклерозом в тяжёлой форме и уже не мог служить.

Свёкор Татьяны – священник, Александр Николаевич Щербаков, до 1930 года служил настоятелем Сретенской церкви в селе Борское, Самарской губернии. Он был выслан в Среднюю Азию и был лишен права служить в церкви, но все службы он тайно служил дома. Детям строго настрого запрещалось трогать и заглядывать за занавесочку. В комнате, занавесочкой был завешен специальный угол, служивший алтарём домашней церкви.                 В 1945 родители Александра вернулись в Самару, и после этого Татьяна, оставшись одна, начинает активно ходить в храм. Сначала она посещала с детьми Покровский собор или же церковь на вокзале. Но со временем стала прихожанкой Свято-Георгиевского храма. Первоначально здание этого храма было неприспособленным и тесным, но постепенно, на деньги прихожан стали строить новое здание. Как величайшего праздника, все с нетерпением ждали окончания строительства и освящения нового здания храма.

В течение многих лет Татьяна Александровна работала бухгалтером на самаркандской Чайной фабрике, но в 1962 году, в волну Хрущевских гонений была уволена с работы за свои религиозные убеждения. Спустя какое то время её пригласили работать бухгалтером при ГипроВодХозе. Всю жизнь она добросовестно и честно выполняла свою работу, и ушла на пенсию, когда ей было за семьдесят. Татьяна Александровна всем и всегда открыто говорила, что верит в Бога, не стесняясь скрывать своих убеждений.

Выйдя на пенсию, она стала бухгалтером Свято-Георгиевского храма. По воспоминаниям её дочери, Татьяна Александровна никогда не пропускала Богослужений.   В 1982 году 31 марта, Татьяна Александровна была награждена Патриаршей грамотой, с формулировкой – «За усердные труды во славу Святой Церкви» и подписанной Святейшим Патриархом Пименом. В то время она была заместителем председателя Церковного Совета Свято-Георгиевского храма.

В августе 1997 года у неё случился инсульт. Татьяна Александровна пролежала восемь месяцев, а в марте 1998 года её не стало.

Сегодня в храме святого великомученика и Победоносца Георгия служит митрофорный протоиерей – отец Димитрий (Козулин). В 1961году батюшка Серафим венчал отца Димитрия и матушку Антонину. В 1968 – отец Серафим благословил его учиться в Троице Сергиевской Лавре. По возвращении из Лавры, он с — 1973 года, служит вместе с отцом Серафимом до самой его кончины, а после – сам становится настоятелем храма и служит в нём до наших дней без перерыва. Многие молодые люди, поначалу бывшие просто прихожанами, а потом алтарниками отца Димитрия, в дальнейшем стали священнослужителями. Приемство продолжается, и один из них — иерей Тимофей Сироджев служит вместе с батюшкой, вторым священником. И хотя мы не застали в живых тех замечательных людей, о которых шла речь, но приходя в храм, построенный их руками и молитвами, и молясь перед иконами написанными матушкой Иунией, и видя служащего отца Димитрия, чувствуется их незримое присутствие. И во всей полноте раскрывается смысл призыва; — « Помолимся — о всех создателях святаго храма сего…»

В этом небольшом сборнике мы собрали сведения только о пяти подвижниках, но на самом деле их было куда больше. О некоторых мы знаем только по их именам. Это —  протодьякон Алексей Шенрок, монахини — Рафаила, Анна (регент), София, Ксения, инокиня Мария (Власенкова), староста Реутов Н.Н., Козьма Боев, Нина Сакмаркина и многие другие. Когда мы начали собирать материал на эту тему, даже не знали с чего начать. Сведений было крайне мало, очевидцев почти не осталось и порой не верилось, что наберётся достаточно воспоминаний и свидетельств.

В этом году будет 77 лет, как на имя матушки Иунии был приобретён маленький саманный домик. Не смотря на малый размер — храм выстоял в очень сложные годы гонений и запретов. И, конечно же, не счесть всех тех людей, для которых храм святого Великомученика и Победоносца Георгия был и остаётся местом спасения. И до сих пор этот храм является самым посещаемым в городе. Службы в нём совершаются шесть раз в неделю.

Целью написания этой работы является желание донести до прихожан нашего храма и всех интересующихся историей православия в Среднеазиатской епархии, живые свидетельства жизни и служения в годы гонений на Церковь. Всех этих людей можно без преувеличения назвать подвижниками и хранителями православной веры.

Всё что здесь изложено – собрано из разных источников. Большая часть взята из книги А.П. Арцыбушева – « Матушка Евдокия » и воспоминаний очевидца, писателя Александра Трофимова опубликованных в Епархиальной газете — « Слово Жизни » за 1992 год, за псевдонимом «прихожанин». Из личных архивов Ольги Морозовой. Из труда Эммы Меньшиковой — «Писательский дневник», а так же из статей из интернета и воспоминаний — ныне здравствующих очевидцев; — Батюшки Димитрия (Козулина), матушки Антонины, врача — В.И. Ерёминой-Базаровой (лечившей отца Серафима), Л.С. Жучковой (бывшего регента хора), и прихожан храма.

Воскресная Школа при храме св. вмч. Георгия Победоносца города Самарканда.  2014 г. Составители:  Галак А.М. , Ларина Е.В. и Кривошеева К.В.

Дополнения:         Из воспоминаний Владимира Зыкина «Пасха в Быстрице». «Мои первые воспоминания о Богослужениях относятся к 1948 году, когда я впервые побывал на ночной службе. В нашем храме в то время служил иеромонах Серафим Суторихин. Отец Серафим был особый батюшка, каких теперь мало. Он совершал службу не формально, а с большим духовным подъёмом, его голубые глаза сияли, они были полны слёз. У него был хороший бас, он любил хоровое пение, сам обучал певчих, когда было возможно, выходил из алтаря на клирос и пел вместе с хором. В службе он был безотказным, был человеком общительным, эрудированным, с людьми, приходившими к нему, мог говорить на любые темы. Диаконом в храме служил мой крестный отец Александр. В Великую пятницу в 2 часа дня служили вечерню с выносом Плащаницы. При пении тропаря «Благообразный Иосиф» о. Серафим совершил вынос Плащаницы из алтаря, я и ещё один мальчик шли впереди со свечами в небольших подсвечниках, стихарей на нас не было, так как по нашему росту их в храме не нашлось. Все прошли на середину храма, где плащаница была установлена на приготовленное для неё место. После прочтения о. Серафимом канона и проповеди при пении «Приидите ублажим Иосифа Приснопамятнаго» все молящиеся стали подходить и прикладываться к Плащанице. Пасха в том году праздновалась 2 мая, снег растаял, было сухо. Пасхальная ночь была тёмной, в ней было что-то таинственное, словно сама природа ждала Великого события. На втором ярусе колокольни зажгли разноцветные фонарики. В округе было около 20 деревень, приходили люди из более отдалённых мест, так как храмов было мало, поэтому наш храм был полон молящимися. Перед Плащаницей читали Деяния Святых Апостолов. Службу я стоял в алтаре. После полунощницы о. Серафим при закрытых Царских вратах и завесе запел тихим голосом стихиру «Воскресение твое Христе Спасе», при повторном, более громком пении завеса была открыта. В третий раз пение стало ещё громче, когда были открыты Царские врата, запели все, вокруг храма пошёл Крестный ход. По окончании Крестного хода в притворе было совершено начало утрени, и впервые в этом году прозвучал тропарь Пасхи.

 

Двери были открыты, о. Серафим при входе в храм радостно возвестил: «Христос Воскресе!» Душевная радость, в которой пребывал батюшка, в эту ночь увеличивалась во много раз. Радость Воскресения Христова он нёс постоянно на протяжении всей своей жизни. В Пасхальную ночь он щедро раздавал эту радость всем. Когда он приветствовал: «Христос Воскресе!», все молящиеся с верой в происшедшее отвечали своему дорогому пастырю: «Воистину Воскресе!» На каждой песне Пасхального канона совершалось каждение всего храма, менялось облачение на другой цвет, его комплекты были приготовлены в алтаре. В то время ещё было сохранившееся старинное парчовое облачение, священнослужители быстро сменяли его и выходили после ектеньи с очередным каждением по храму. Использовались два кадила, во время каждения одним, готовилось второе. В то время не было заводского угля, использовали свой, который не всегда хорошо горел. Ладан тоже делали сами из еловой смолы с какими-то добавками. Отец Серафим быстро ходил по храму и совершал каждение, из-за величины храма оно занимало много времени. Хор пел канон медленно, чтобы каждая его песнь заканчивалась вместе с каждением. По окончании канона о. Серафим и присутствовавшие в алтаре запели умилительный ексапостиларий «Плотию уснув, яко мертв Царю и Господи», после которого вскоре следовали Стихиры Пасхи, их пел весь храм. Отец Серафим в алтаре радостно христосовался со всеми. В конце утрени он прочитал огласительное слово Святителя Иоанна Златоуста. Он читал его громко, с умилением, призывая всех прийти на пир веры, тех, кто постился от первого часа и тех, кто пришел в единонадесятый час, ничтоже сумняся, ничтоже бояся. На Литургии Евангелие от Иоанна о. Серафим читал на греческом и латинском языках, а диакон Александр читал на славянском, для сельского храма в то время это было редким явлением. Пасхальная служба закончилась около 5 часов утра. В конце октября о. Серафим уехал от нас. По приглашению Владыки Гурия Егорова, его давнего знакомого, он уехал в Ташкентскую епархию, местом его служения стал храм Георгия Победоносца в городе Самарканде.

ПАСХА ДУШИ.

Архимандрит Серафим (Суторихин) 1966 год. 

Духовные размышления.

Преподобный авва Иперехий советует: «Мыслью твоею всегда будь в Царствии Небесном, и ты скоро наследуешь оное». К тому же направлена и моя мысль. Жизнерадостное состояние, этот внутренний рай, эта Пасха души будет и у меня естественна, когда установится душа моя в Богообщении. Эту благодатную радость Сам Господь в прощальной беседе обещает Своим ученикам, а в лице их и всем нам: « Увижу вас опять, — говорит Господь, — и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет от вас».

Апостол Павел всех призывает к этой радости, когда говорит: «Радуйтесь всегда в Господе и ещё говорю: Радуйтесь!» (Флп.4,4). Итак, всё, что содействует нашему Богообщению, этой истинной радости нашей – умиленная молитва, Богомыслие, причащение Тела и Крови Христовой, терпение, с Христовым молчанием делание добра всем, даже и недоброжелателям нашим, и подобное сему – поистине вводит нас в этот внутренний рай, в это Царствие Небесное ещё, здесь на земле….

Сего заповеданного нам состояния души, сего внутреннего, неотъемлемого рая, то есть Богообщения и путей к Нему приходящих, — ищу!

Этой благодати алчу и жажду томительно, пока не переселит меня Господь в нескончаемую жизнь загробную.

К прискорбию моему, это начало Царства Божия ещё бедно во мне, об этом часто говорят факты моего невежества и непостоянства, об этом болезнует душа моя, ибо знаю, что в достигнутой степени развития Царство Небесное переходит с нами в вечность, а у меня оно ещё не развито и не устойчиво.

Скорблю. Но вспоминая слова Спасителя моего: «Грядущего ко Мне не изжену вон», и ещё: «Не хочу смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему», — я мужаюсь в трудничестве своём и уповаю на милость Божию, что даёт мне окрепнуть на моём пути к Нему. Знаю, как Боголюбезно Он снисходит к кающимся и ободряет их объятиями Любви Своей, как награждает труждающихся, как уверяет, что для того Он и пришёл на землю, пострадал, умер и воскрес, чтобы грешников спасти, и быть с нами едино, как об этом Сам Он молился Отцу Небесному в Своей предкрестной молитве:  «Да будут все едино: как Ты Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин.17,21).

Святые души по скончании жизни на земле действительно уже вошли в эту радость неразлучного единения с Господом, и мы по благодати Божией того же ищем и чаем.

И тогда Богообщение наше будет уже вечно, неотходно и даже с возрастанием – тогда будет Бог всяческих во всех в бесконечные веки.

Мы никогда не перестанем преуспевать в добродетели, ни в сем веке, ни в будущем Святом, приемля всегда новый свет разума. И ангелы, умные существа, не пребывают без преуспеяния, но всегда приемлют славу к славе и разум к разуму. Итак, не занимайте меня ни все тревоги мирские, ни суетные его радости. «Поведаше мне законопреступницы размышления, но не яко Закон Твой, Господи». (Псал.118,85).

Не стужайте мне никакие пустые занятия и никакая печаль вражия: Я С ГОСПОДОМ МОИМ ! и тружусь для Господа, и терплю ради Господа, и радуюсь бытием своим ради Него! – хотя и грешен я, но стараюсь быть лучшим, помня при этом слова апостола, что: «Прикрепляющийся духом своим Господеви, един дух есть с Господом» (1 Кор.6,17). А ещё более слова Спасителя Моего: «Ядущий Мое Тело и пиющий Мою Кровь,- во Мне пребывает, и Я в нём» ( Ин 6.56).

Я, робкий, смело убеждаюсь, что я в какой – то мере нахожусь в искомом мною общении с Богом и с помощью благодати Божией перейду в большую меру.

Трудолюбивые подвижники, в поте лица хранящие Богообщение, свидетельствуют, что как тело близко к душе, так и Господь близко к нам. Это они опытом постигли, с помощью непрестанно совершаемой ими молитвы. О! Сладчайший Иисусе! Подай и мне от Твоей благодати и милости благодать сей молитвы, а с нею дай почувствовать эту Твою близость ко мне, чтобы не переживать мне более тягостного сиротского одиночества!

«О, душе моя! Будем гнаться вслед добродетели усиленно и непрестанно, ибо ревность исправляет и восполняет недостающее, и Бог помощником её бывает. Близ Господь терпящим ради Него. И душа, ищущая Его, — обрящет Его» (Преп. Феодор Студит).

Говорю так не потому, чтобы я уже достиг или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус (Флп.3,12). Говорю и пишу об этом неустанно, ибо я так научен от святых отцов, что слова — путь к делам, благие к благим, а худые к худым. И я добре ведаю, что так есть, что говорить о лучшем всегда располагает к лучшему, и что говорить надлежит о хорошем и тому, кто не делает хорошего, — чтобы, устыдясь своих слов, начал и делать. О, Господи, не возгнушайся моей скверны, но прийди и вселися в мя![37]

«Тропинка к единому на потребу»

Что побуждает меня писать сии строки? Чувство одиночества. Оно происходит: во первых, от прерывающегося у меня живого общения с Господом; и, во вторых, от прекратившегося живого слова благодатных мужей.

Плотски я родился от Адама, но жизнь высшую, Жизнь духа я получил от Христа.

Следовательно, жить духом мне надлежит настолько преобладающе, насколько Христос больше Адама, и дух выше плоти. И сия жизнь духа часто потесняется привнесением земных понятий, чувств, интересов; даже бывает, что они берут перевес, и тогда требования духа придавливаются и становятся в положение подначальное. И я незаметно для самого себя погружаюсь в суету и нерадение, а потом … чувствуется в душе пустота, оставленность благодатью. Как человек с такими немощами, я нуждаюсь в сторонней помощи, в поддержке от собратий по Христу, но – и тут одиночество.

По слову Спасителя нашего, «многие идут пространным путем, и немногие находят узкий путь, ведущий в жизнь». (Матф. 10, 13-14).

Мы все терпим от времени общую беспомощность, и её же сами усугубляем тем, что замыкаемся друг от друга. Одни мечтают спастись как-то, самоудовлетворяясь, другие, замкнувшись, свыкаются с мыслью, что помощи искать и ждать не от кого, и таким образом всякий живет про себя.

Можно было бы ещё объяснить это печальное отчуждение общей боязнью довериться друг другу, потому что кругом царит непостоянство людей, но нельзя не видеть и общего оземленения душ, замыкающихся потому, что каждый ухитряется прожить попривольнее и без лишних забот о другом.

К великой скорби, имеет место среди нас и ещё недуг, куда страшнее сейчас упомянутых – это духовная несерьёзность, охватившая многих. Недуг. парализующий в самом зародыше добрые порывы у ревнителя благочестия.

Обычно так говорят: «Не берись ты ни за какие подвиги. Живи, как люди живут, не выделяйся. Бог милостив, спасемся все»… И вместо того чтобы поддерживать доброе настроение ревнителя, они этой своей мнимо-созревшей рассудительностью охлаждают в ревнителе все его добрые порывы – к положенным молитвам, постам и прочим уставам христианской жизни. Коль ревнитель по своей любви к духовным упражнениям не прислушивается к их шаблонным взглядам, но трудится, как умеет, то эти мнимо- созревшие часто награждают ревнителя всякими насмешками и унизительными именами – ханжа, фарисей, человек в прелести и тому подобными.

Свои понятия о духовной жизни они высказывают по земному, но стараются высказать авторитетно, несмотря на то, что из Евангелия мы прекрасно знаем, что Царство Небесное «нудится, берется силою, и только употребляющие усилие восхищают Его». (Марк. 11, 12).

В житиях святых угодников часто приходится замечать, что слова Священного Писания сильно действовали на людей и помогали им изменять свою прежнюю жизнь. Может быть, что то подобное совершится и у меня. Как то незаметно привлекли мое внимание слова Спасителя: «Пребудите во Мне и Я в вас… Кто не прибудет во Мне, исторгнется вон». (Иоанн 16. 4,6). Эти благостные и вместе грозные слова Спасителя навели меня на серьезное размышление. В самом деле, если ни одна иота и ни одна черта от Закона Божия не пройдет без исполнения, то может ли не исполниться это предупреждение Спасителя о том, что кто не пребудет в сей жизни умом и сердцем в Господе, тот в вечности будет извержен от Него. А мы оказываемся так неразумны, что не приходим в трепет от этих слов, не стараемся и даже не хотим усмотреть, как необходимо нам прибрести здесь состояние Богообщения, и как страшно и гибельно для нас не приобретя его, навечно быть там изверженными от Господа!?

Поняв таким. Как бы случайным образом от осенившей меня мысли этот ясный закон духовный, простирающийся отсюда на всю вечность, но заслоняемый теперь от нас земной суетой, ставлю его на первое место: о нем стараюсь размышлять. О нем болезновать и им, как оружием, защищаться от всякого сопротивного окружающего.

Божественная  любовь ждет нашего искреннего общения, нашей цельной любви, ждет от нас и словословия за все её благодеяния, за каждый час жизни, что бы он не принес непонятное или неприятное на наш взгляд, ибо горению этих наших чувств суждено стать единственной нашей деятельностью во всю нашу вечность.

«Господь оставил себе в мире работающих Ему и радеющих о чадах Его, и избрал Себе таких, которые служили бы пред Ним» (Преп. Исаак Сирин). И так, вот как дорого и необходимо состояние непрерывного Богообщения, особенно для монашествующих. И как легко и приятно дышится, когда бываем осеняемы этой благодатию! Так же отрадны, ценны и живительны бывают встречи с искренне духовным, не замкнутым человеком. И, однако, таких милостей Божиих мы редко-редко сподобляемся. Видно, судьба наша такая – чтобы не надеялись мы много на стороннюю помощь, но и оберегаясь одиночества, открывали свою тропинку ко Господу, имея для этого примеры святых отцов, и устремлялись бы сами ко Господу теми силами и способностями, какие получили и получаем от Господа. Буди же и в этом Его Святая воля!

«Если прекратишь шествие, то ум твой окончательно умрет, получая омертвение от неподвижности к добру» (Св. Феофилакт Великий). [38]

Перечень священников служивших в храме св, вмч. Георгия Победоносца:

1868-1879 г. Первый настоятель – протоиерей Высоцкий Николай Георгиевич.

1881-1894 г. Настоятель — протоиерей Вознесенский Димитрий Николаевич. Диакон – Педин Антон Ильич.

1893-1897 г. Благочинный военных церквей  Сам. Области — иерей Надеждин Алексей Никифорович.   Похоронен у алтарной стены свято-Георгиевского храма.

1900 август-1901 апрель г. Благочинный военных церквей  Сам. Области – протоиерей Невоструев       Владимир Михайлович.

1901-1904г. Благочинный военных церквей Сам. Области-настоятель Вознесенский Димитрий    Николаевич.

1904-1905 г. Благочинный военных церквей Сам. Области — протоиерей Бартенев Павел Александрович. Во    время Первой Мировой войны, будучи священником, был ранен и скончался от ран.

1905 г. Протоиерей — Тихомиров Александр Константинович.

1902-1910 г. Диакон — Соболев Елпидифор Кириллович.

1905 август-1914 март. Благочинный военных церквей Сам. Области – протоиерей Невоструев    Владимир Михайлович.

1910-1914 г.  Диакон — Борщов Александр Александрович.

1923-1925г. Благочинный, протоиерей Морчевский Евгений. При нём в 1925 году храм был закрыт.

1926 г. Священник Кальченко Филипп.

1927-1929 г. Протоиерей Терпигорьев Димитрий Алексеевич. Был сослан в Среднюю Азию. В 1937 году был расстрелян в Казахстане.

1928 г. Священник Карабанов Феодор.

1928 г. Священник Штурбабин Гордий.

1929 г. Протоиерей Маслюк Михаил.

1930 г. ?  Священник Керский Николай.

1932 г. Настоятель — игумен Бунин Авксентий.

1936 г. Протоиерей Поликарпов Валентин.

1939 г. Священник Дашок Трофим.

1942 — 1958 г. Настоятель — протоиерей Княжинский Петр. Похоронен в Самарканде.

1948-1962 г. Настоятель — архимандрит Серафим (Суторихин). Был выведен за штат.

1949 г. Диакон Шаповалов Григорий Тихонович. Похоронен в Самарканде.

1955 г. Диакон Княжинский Виктор Петрович.

1958-1963 г. Протодиакон – Алексей Владимирович Шенрок. Похоронен в Самарканде.

1962 г. Второй священник — Кондрат Малахов.

1964-1966 г. Настоятель – иерей Керимов Александр Могомедович.

1965 – 1979. Настоятель — Архимандрит Серафим (Суторихин). Похоронен в Самарканде

1965 г. Второй священник – игумен Нифонт Андрусевич.

1967 г. Второй священник — иеромонах Пётр Маслов.

1973 г. Второй священник, а с 1979 года настоятель — Протоиерей Козулин Димитрий.

 

 ПРИМЕЧАНИЯ :

[1] Интернет сайт – ДРЕВО Открытая Православная энциклопедия. Бенеманский А.К.

[2] Сведения взяты из личного архива архимандрита Серафима Суторихина.

[3] Книга Арцыбушев А.П.  « Матушка Евдокия» 1997 г

[4] Эмма Меньшикова « Дневники».

[5] Сведения взяты из доклада настоятеля Георгиевского молитвенного дома г. Самарканда Епископу Ташкентскому и Средне-Азиатскому Ермогену. 1954 год. Архив Свято-Георгиевского храма.

[6] Эта история была записана А. Трофимовым со слов работницы Свято-Георгиевского храма — Нины Сакмаркиной, рассказанной ей в свою очередь архимандритом Серафимом.

[7] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д 1. Ед.хр.370. Л. 27.

[8] Там же. Л.27,28.

[9] Автобиография архимандрита Серафима. Личный архив автора.

[10] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л.27,28.

[11] Эта история была рассказана А. Трофимову самим архимандритом Серафимом.

[12] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр.370.      Л. 27,28.

[13] А. Трофимов. Рукопись.

[14] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370.      Л. 11.

[15] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 27,28.

[16] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 27,28.

[17] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 13.

[18] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 11.

[19]  Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370.Л. 1,2,3.

[20] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 4,5.

[21] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 14.

[22]  Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370.Л. 15.

[23] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 12.

[24] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 38.

[25] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 30-36.

[26] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 38.

[27] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 41-44.

[28] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 48.

[29] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 49.

[30] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 88.

[31] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л.63.

[32]  Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370.Л. 60,61.

[33] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л.63.

[34] Личное Дело архимандрита Серафима. Архив Ташкентского Епархиального Управления. Оп. л/д.1. Ед.хр. 370. Л. 67.

[35] А. Трофимов Рукопись.

[36] Епархиальная газета «Слово Жизни»  1992 год. «Дневник Прихожанина». А. Трофимов.

[37] Епархиальная газета «Слово Жизни»  14 апрель 1996 год.

[38] Епархиальная газета «Слово Жизни»  Август 1992 год.

---

 

 

 

 

Страница редактируется:

Просмотры (4521)